Шрифт:
— Если оторвете мою прекрасную голову, — сказала она, — вам придется искать другого директора фабрики.
— Найдем, — сказал второй спонсор.
— Ищите, — сказала мадамка.
— Не будем спорить, — сказал первый спонсор. — Мы довольны. Вы хорошо работаете. Мы пришлем новых людей. Эти должны работать не больше пяти недель. Затем прошу подготовить их к ликвидации.
— Вы с ума сошли! — воскликнула мадамка. — У меня не проходной двор. Только человек научился работать — а вы его на живодерню. Это неумно.
— Не надо спорить!
— Вы боитесь, что кто-то проговорится? Кому проговорится? Тростнику?
— Не надо разговоров, — сказал спонсор. — Знающие тайну не живут.
— Я сегодня принимала яйца, — сказала мадамка. — Семь тысяч ящиков.
— Вас мы тоже убьем, — сказал спонсор, — немного потом. Это шутка.
— Знаем, какие с вами шутки, — сказала Машка-мадамка.
Спонсоры мерно покачивались от смеха.
Они двинулись дальше от двери к ожидавшему их военному вертолету, мадамка с Лысым, не сказавшим ни слова, пошли за ними. С каждым шагом мне труднее было слышать и труднее бороться с желанием выбежать вслед за ними…
— …Я говорю с вами откровенно, — донесся до меня голос спонсора,
— вы наш человек. Есть случай бегства домашнего любимца от одного нашего специалиста.
— Мне говорили, его вчера утром убили.
— Его по ошейнику опознали, — добавил Лысый.
— Так все думают. Пускай думают. Мы послали его фотографии на опознание хозяевам. Хозяева сказали — не тот. Тот молодой, высокого роста. Чистый, без следов на теле и без болезней. Он из хорошего дома.
— А зачем вы это нам говорите?
— Если он попал к вам, вы легче его найдете.
— Зачем?
— Немедленно сообщите нам. Он не должен жить.
— Почему? Что он сделал?
Мне совсем трудно было улавливать их слова. Они отошли к самому вертолету, по двору проезжали машины с какими-то ящиками и сосудами, винт начал медленно поворачиваться, я готов был высунуться на двор.
— Сообщите нам, а если есть подозрения — убейте его сразу! Убейте!
— спонсор старался перекричать шум мотора. — Мы будем проверять!
— Поняла! — кричала в ответ мадамка. — Лучше ищите его на шахте! У меня все старики и инвалиды.
И только тогда, с роковым опозданием, я понял, что разговор шел именно обо мне. Они уже знают, что спасла меня случайность — лишь отсрочка! А здесь, на фабрике, я и не думал притворяться — я не хромаю и не изгибаюсь… Мадамка и Лысый почти наверное могут сложить два и два и догадаться, кто из нас — беглый любимец.
Но почему такая ненависть? Почему надо убивать меня? Урок другим любимцам?
Я понял, что не побегу за ними, я пошел назад по коридору.
…Ноги были как ватные. Надо было торопиться, а я медленно и обреченно брел обратно к цеху, потому что там был единственный близкий мне человек — бродяжка Ирка. Но что ей сказать?
В дверях меня встретил надсмотрщик Хенрик:
— Ты где шатался?
Жирный заворчал на меня:
— Я что, один их переваливать должен?
Ирка сказала:
— А я испугалась, что ты пропал — бежать хотела.
Она помогала Жирному вместо меня.
Я взялся за хвост ползуна — шерсть его была теплой, тело мягким. Он все выскальзывал из рук.
— Они знают, что Кривой не любимец, — сказал я, повернувшись к Ирке.
Я ведь ни разу не признавался, что я — бывший любимец. Она и без меня догадалась. Ей ничего не надо было объяснять.
— Теперь тебя ищут?
— Они сказали мадамке, что я должен быть здесь, на фабрике.
— Найдут, — сказала Ирка. — Уходить надо.
— Они и вас хотят убить.
— Когда?
— Через пять недель.
— Почему?
— Чтобы не рассказывали, где побывали, что кушали.
Мужики с дубинками снова устроили гонки за недобитой гусеницей — ползун свалился на пол, и началась такая суматоха, что мы могли с Иркой говорить спокойно, не опасаясь, что нас подслушают.
— Давай убежим, — сказал я.
— Обязательно убежим! Только погодим. У меня тут дела есть.
— Дела?
— А что, разве у человека не бывает дел?
— Они за мной придут!
— Пускай приходят, — сказала Ирка равнодушно. — Да не суетись ты, как господская собачонка. Важно не когда приходят, а кто приходит. Подумай ты, голова садовая, зачем мадамке тебя спонсорам сдавать. Она что-нибудь лучше придумает.