Шрифт:
— Не могу с ползунами. Один на меня как человек глядел.
— Нет, — сказала Ирка твердо. — Они не соображают. Ты, видно, убивать не любишь и не умеешь. Все убивать умеют, жизнь такая, что надо убивать, а ты не умеешь — тебя кто-нибудь пришьет, а ты и не заметишь.
Она теснее прижалась ко мне.
— Ты теплый, — сообщила она шепотом.
Вокруг на нарах спали или не спали люди. Запах в подвале был тяжелый — мылись-то мы кое-как, без мыла. Но было совсем темно, и можно вообразить, что ты один или в настоящем доме.
— Мне их жалко, — сказал я.
— Вы бы потише! — зашипел человек с соседних нар — я даже лица его не знал. — Бы тише, вы людям спать мешаете, вы свое делайте… а людям не мешайте.
Ирка его шепотом отругала словами, которых я и не знал, но точно понимал, что это неприличные слова, просто страшно подумать, что они значат. Потом снова стало тихо — только храп и дыхание людей.
— Может, я уйду? — спросила Ирка.
— Нет, не уходи, — сказал я. — Ты не уходи, а то нам поодиночке холодно.
— Боюсь я за тебя, — сказала Ирка.
От ее маленького горячего тела во мне начало подниматься непонятное сладкое, тягучее чувство, странное желание обхватить Ирку руками — но не для тепла, а для того, чтобы целовать и прижиматься сильнее.
Я повернулся к ней и не чувствовал больше вони и тяжелого воздуха.
Я нашел губами ее губы и мы начали целоваться так, что совсем перехватило дыхание, но мы не могли остановиться — я чувствовал, что от желания теряю сознание.
И тут Ирка вдруг сильно оттолкнулась от меня коленками и одним махом спрыгнула вниз с нар, только слышно было, как сильно ударились ее пятки о цементный пол.
— Ты что? — Я чуть было не кинулся за ней следом.
Но рядом кто-то выругался.
Ирка подошла к нарам, встала на цыпочки, я увидел ее лицо над краем нар.
— Не надо, — сказала она. — Мы же люди с тобой, правда?
— Люди? Конечно, люди, — не понял я.
— И если что будет, то по-людски, хорошо, любимчик?
— Да, — согласился я и все равно в ту ночь не понял, что она хотела сказать.
Мы помолчали. Она погладила меня жесткой узкой ладошкой по лицу, и я поцеловал ее ладонь.
— Возьми мешок, — сказал я. — Замерзнешь.
Она взяла мешок, и я скоро заснул. Было очень холодно, я бы мог спуститься к ней на нары, но я понимал, что она этого не хочет. Лучше она будет мерзнуть… Была ли у меня на нее обида? Пожалуй, если и была, то маленькая, потому что я, не понимая в чем она права, соглашался с ее правотой.
Ночью мне снилась чистенькая, завитая любимица из соседнего дома. С ней я тоже целовался, но как только мы начинали целоваться сильно, откуда-то выбегал спонсорский жабеныш, и приходилось убегать.
Утром, когда я проснулся от сирены, Ирки уже не было — она убежала занимать для нас очередь в сортир и в умывальню. И я поспешил, чтобы ей помочь. И понимал, как хорошо, что у меня есть Ирка. Я сейчас увижу ее и обрадуюсь.
Но я ее не увидел, потому что в сортире и в умывальне ее не было, а когда я пошел обратно в подвал, чтобы позавтракать, там меня уже ждал Хенрик. Он был без хлыста.
Я хотел пройти мимо, не глядя на него, но Хенрик сам подошел ко мне, и он не сильно сердился.
— Пошли, — сказал он.
— Я голодный, — сказал я.
— Нельзя задерживаться, — сказал Хенрик.
Он взял со стола горбушку хлеба и отдал мне. Кто-то из сидевших за столом огрызнулся, сказал, что такой кусок — на троих. Хенрик велел ему молчать и повел меня прочь.
Мне было страшно, но я старался утешать себя тем, что Ирка обещала, что все хорошо кончится. А она знает. Хенрик с ней разговаривает как с равной.
Во дворе стоял старенький грузовичок. За рулем уже сидел Лысый.
— Сколько вас ждать! — зло оскалился он. — Вот-вот патрули поедут.
— Садись! — приказал мне Хенрик.
Он подсадил меня в кузов. Потом впрыгнул за мной.
— Вы тоже поедете? — спросил я.
— Прокачусь немного, — ответил Хенрик.
Машка-мадамка подошла к открытому окну конторы на втором этаже. Помахала Хенрику. Он помахал в ответ.
— Осторожно, — крикнула она. — Вечером жду!
Эти слова были для Хенрика, а может, для Лысого. Но не для меня.
Машина подъехала к воротам. Охранник, стоявший там, сначала подошел к грузовичку, заглянул в кузов и в кабину. Только потом пропустил.