— Вот, держи. Не стоит вам на лавочке сидеть, дуйте в теплую берлогу к чашке чая.

L кивнул, забрал ключи и пошмыгал домой, сутулясь и глядя в землю. Ниар потопал следом за ним, бросив мне и Юльке: «Удачи», — а Грелля с Бёздеем пошуршали в сторону парка. У них свидание, или Бёздей что-то задумал? Мои размышления прервал Мэлло:

— Куда пойдем?

— Туда, где мало народу, — вздохнула я, и Дживас вдруг вопросил:

— Ты не любишь толпы народу или вообще общество посторонних?

— И то, и другое, — ответила я, и мы решили просто побродить по улицам города.

Вяло болтая о том, что Дживас выудил из Васиного компа, мы сами не заметили (ну, я так точно), как подрулили к моему родному универу, который находился всего в паре трамвайных остановок от нашего дома. На крыльце пятиэтажного кирпичного здания кучковалась толпа народу — это были местные «литературно одаренные» граждане, которые периодически собирались и устраивали конкурсы чтецов стихов и пения песен, причем не только собственного сочинения. Завидев меня в компании мафии, одна из девчонок замахала лапкой, подзывая нас. Я мысленно взвыла и поскреблась к ним. Чёрт меня дернул пару лет назад горланить с Юлькой песни в парке. С тех пор она нас как видела, тут же предлагала выступить, причем далеко не из-за таланта, коего у нас не было, а потому что у них в группе было очень мало народу, и они рады были любым новеньким, даже если это будут отверженные фрики — их сообщество вообще не очень-то любили, так что популярные граждане в него не вступали.

— Привет, Кать, — вяло бросила я, подходя к ступенькам крыльца родного ВУЗа, но наверх не поднимаясь.

— Ой, Алексеева! — проверещала тонюсеньким голоском местная Сирена. — Ты не передумала? Может, выступишь у нас? А твоя подруга как на эту идею смотрит?

— Я не передумала, а подруга смотрит как и прежде отрицательно, так что выступать не будет, — хмыкнула я. — Ты извини, мне пора.

— Ой, а твои друзья не любят петь или стихи читать? — закинула удочку Катя.

— Нет, они этого терпеть не могут, — нагло соврала я. Хотя, может, и не соврала, ведь представить Кэля, завывающего на весь парк «Владимирский централ», как мы с Греллей, я была не в состоянии. Хотя фантазия анимешника — зло, и я тут же его в таком состоянии представила, да еще и в компании Дживаса, подыгрывающего на гитаре… Меня пробрало на «хи-хи», но я сдержалась.

— Жаль, — протянула Катя.

— Такова жизнь, — пожала плечами я, и мы с мафиози поскреблись куда подальше.

— Что это было? — озадачился Кэль, когда мы отползли на достаточное расстояние, и Катя не могла нас услышать.

— Это девчонка из нашего универа, с факультета русского и литературы, — закатив глаза, пояснила я. — Она президент клуба чтецов стихов и певцов песен, короче говоря, руководитель кружка по интересам. Собираются и завывают песни, причем не только свои, стихи читают и общаются. Даже конкурсы проводят.

— И чего она хотела? — нахмурился Кэль.

— Да как всегда, — фыркнула я. — У них очень мало членов, и она ищет возможность затянуть в клуб любого. Поймала нас с Юлей в парке, когда мы шансон пели, и с тех пор зовет к ним. Ясен фиг, мы отказываемся: Грелля вообще считает, что подобные сборища не дают выразить свою индивидуальность. Она же как-то спросила, что у них можно петь, а Катя заявила: «То, что одобрит президент клуба». То бишь она.

— А почему ты отказалась? — с усмешкой вопросил Дживас, и я воззрилась на него как баран на новые ворота.

— Совсем плохой? — наконец подала голос я. — Я терпеть не могу сборища!

— А почему?

— Ой, отставить профайлинг моей личности!

— Нет, а что? — вклинился Мэлло, и мне пришлось срочно вертеть башкой. Все же идти между ними — не лучшая идея, мне сейчас устроят самый настоящий перекрестный допрос в прямом смысле слова. — Поясни! Почему ты не хочешь туда пойти? Вдруг найдешь единомышленников?

— Анимешников среди них нет, психологов тоже, — фыркнула я.

— Зато есть те, кто любит литературу, — пожал плечами Дживас. Вот бяка! Только злиться на него я почему-то не могу, к сожалению…

— Ну и что? Я не всю литературу люблю. И вообще, выступать перед толпой народа, пусть их и будет человек двадцать, — не для меня.

— Почему? — опять влез Михаэль. — Ты же сможешь донести до них свои мысли в стихах.

— Я не пишу стихи, — пожала плечами я. — А чужие читать — оно мне надо?

— Это тоже будет твоя точка зрения, — заявил Дживас. — Ты же не будешь читать стихи, которые тебя не трогают.

— Ага, не буду, — фыркнула я. — Но вряд ли Катюня, с ее любовью к Кате Лель и Нюше, разрешит читать Байрона в оригинале или «Скорбные элегии» Овидия.

— Хочешь сказать, будущий учитель литературы не любит классиков? — озадачился Кэль.

— «Fas est et ab hoste doceri», — процитировала я только что упомянутого Овидия. — Но Катя учиться не любит, она любит делать вид, что учится.

— «Учиться нужно всегда, даже у врага», — перевел Майл. — Неужто она считает Байрона и его поэзию врагами?

— Точно так! — фыркнула я. — Они выносят ей мозг!

— Можно подобрать и более известные широкой публике стихи, соответствующие твоей эстетике, — продолжал прессинговать меня Мэлло.