Дуло едва заметно скользнуло вверх. Глаза самурая зацепились за пистолет, а его рука рванулась к рукояти меча. Вот так…

Боль. Резкая, разрывавшая мир в клочья. Воздух обжигающим паром покинул лёгкие. Мир вспыхнул кровавыми сполохами и погрузился во тьму. Спокойную, как глаза японца. Безразличную, как сама жизнь. Холодную, как её финал…

Ничто. Оно окутывает меня со всех сторон, плотной дымкой проникая в тело. Заползая в легкие. Просачиваясь в поры. Затопляя душу. Из него не вырваться. Не спастись. Ничто разрывает меня на части, обращая в прах. Тьма больше не окружает меня. Она во мне. Она — это я. Я — это она. И границ нет. Как нет опоры, света или надежды. Надежда. Что это? Глупая иллюзия. Им не место в этой пустой бесконечности, затягивающей меня. Я падаю. Падаю в абсолютной темноте, сливаясь с ней. Распадаясь на атомы. Я тону в этой бездне без звуков и запахов, без боли и страха. Покой. Вот что здесь есть. И меня затягивает в него. Всё глубже и глубже, без шанса на выживание. Расщепляет на атомы, обращая во тьму, анестезируя безразличием. Меня больше нет. Есть лишь бесконечная ночь. И тишина. Значит, вот что такое смерть? Или всё-таки нет?..

====== 11) Выводы ======

«Cujusvis hominis est errare; nullius, nisi insipientis in errore perseverare».

«Каждому человеку свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно упорствовать в ошибке».

Темнота, окутывавшая меня плотным коконом, внезапно начала рассеиваться. Затылок словно пронзило раскалённой спицей, а мышцы налились свинцом. Я вновь ощутила тяжесть земного притяжения, гладкий пластик спускового крючка под пальцем и твёрдость земли под щекой. И почему-то из-за этого мне захотелось смеяться и плакать одновременно.

Я выжила. Я не убила. Я вернулась в реальность…

Тряхнув головой, я попыталась сбросить оцепенение и остатки мглы, но затылок отозвался острой болью, и я невольно поморщилась. Как только глаза вновь обрели способность видеть, хоть изображение и оказалось расплывчатым, я поняла, что нахожусь не в древней Японии и даже не в подворотне, откуда меня в неё забросили. Я лежала на полу собственной кухни, ноги были связаны, а рука непроизвольно продолжала целиться в пустоту, хотя мишень давным-давно исчезла. И не только из радиуса поражения…

Все те люди, которые только что гнались за нами, были мертвы. Много лет мертвы. И почему-то это казалось абсурдным, нелепым, неправильным…

Я закрыла глаза и поморщилась. Хватит дурью маяться, Осипова! Философия — это не твоё. Давай, бери себя в руки и развязывай верёвку! Пальцы нехотя разжались, и пистолет оказался на полу. Я перевернулась на спину и хотела было начать распутывать древнюю бечеву, но тут увидела в коридоре брата, который пытался встать на четвереньки и проморгаться. Правда, получалось плохо — Лёшку шатало, словно он был мертвецки пьян, а по паркету, моему любимому дубовому паркету, растекалась огромная лужа. Шмотки на братце были настолько мокрые, что их впору было выжимать — похоже, мы привезли из древней страны восходящего солнца не только трофейную верёвку, но и пару литров морской воды… Вот только почему она на мой паркет течёт?!

— Лёха, брысь из коридора! — прохрипела я и не узнала свой голос. Он дрожал, срывался и был дико нервным. Только истерических смешков не хватало, но, кажется, они были не за горами — меня начинало ощутимо потряхивать, а мурашки стройными шеренгами маршировали вдоль позвоночника.

— Ты как? — чуть более твёрдым, чем у меня, голосом проявил заботу братец и пополз на кухню.

— Шикарно! — огрызнулась я и начала распутывать узлы, но они распутываться отказывались. Особенно учитывая, что руки меня не слушались и мелко тряслись, словно я была пьяна. Но я это уже говорила. Или нет? Или всё же… А, чёрт! Бесит! Как меня всё бесит!

Я отшвырнула верёвку и закрыла лицо ладонями. Трясло меня уже как от ударов током. Лёха подполз ближе и попытался обнять меня, но его прикосновения заставили меня вывернуться и вновь приняться за узел. Ненавижу, когда меня жалеют. Ненавижу быть слабой! Я сильная. И пусть подавится тот, кто скажет иное!

— Инн, мы выжили — это главное, — пробормотал Лёшка, и я скривилась. Хотелось дать ему в глаз и запереться у себя в комнате. Просто чтобы он прекратил меня жалеть. Но в следующую секунду голос этого сочувствующего индивидуума вдруг стал напряжённым, и он спросил: — А где Дина? Что с ней? Она вернулась?

— Пф! Наверняка! Такие, как она, в огне не горят! — да, я сорвалась. А не фиг было мне врать! Если бы я знала, что Динка умеет драться, я была бы куда лучше подготовлена ко всей этой чертовщине! А так даже не знала, какие её способности в план можно включить!

— Ты о чём? — нахмурился Лёшка, строя из себя идиота.

— Не притворяйся, — фыркнула я. — Ты знал, что она умеет драться! А мне не сказал!

— Дина просила сохранить это в секрете, — становясь мрачнее тучи, соизволил ответить Алексей.

— О да, конечно! И то, что она с садистским удовольствием избивает гопников, тоже надо держать в секрете! А если она маньячка и решит нас ночью укокошить — помирай, сестрёнка, главнее тайну сохранить! — я уже орала. Орала? Да, именно. Потому что нервы сдали окончательно. А верёвка давно была заброшена, и, похоже, развязать её я не смогу.

— Дина не такая! — праведно возмутился братец.

— Откуда ты знаешь?! Что ты вообще о ней знаешь?!

Повисла тишина. Алексей хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и таращился на меня выпученными глазами. Синими. Расфокусированными. Раздражёнными, но растерянными. Он не знал, что ответить. Видимо, оттого, что ничего не знал о Динке. И почему-то у меня в груди росло странное, мстительное удовлетворение. Потому что не меня одну одурачили. Потому что Алексей не мог сказать, что я неправа. Потому что сейчас он наконец осознал, что доверять людям — глупо. И его вечная наивность, к которой он пытался меня приобщить, наконец-то дала ему пинка. Возможно, теперь он поймёт, что его доверчивость может свести его в могилу.