Топот за моей спиной стал громче, и я поняла, что убежать не удастся. А в следующую секунду споткнулась о какую-то ветку и, проклиная всё на свете, полетела на землю. А точнее, в кусты, росшие справа от меня. Вот только за этими кустами земля меня встретила не ровной площадкой, а уходившим вниз небольшим оврагом. Удар выбил из лёгких весь воздух. В глазах заплясали белые искры. Уши заложило. Пальцы отчаянно сжимали пистолет и лямки рюкзака. Только бы не потерять…

Тело, не умевшее группироваться, рухнуло на дно оврага, и мышцы разом откликнулись тупой болью. В голове звенело, алые сполохи рваной марлей заволакивали сознание. Если я встану, далеко не убегу. А мне надо прожить ещё минут пять…

По склону холма спускался воин, и сухие ветки с хрустом ломались, рассыпаясь в прах под его весом. Я замерла. Веки были смежены, конечности застыли на земле в странной, неестественной позе — последствии жалкой попытки сгруппироваться, пальцы отчаянно сжимали пистолет. Я попыталась привести дыхание в норму и сделать его как можно менее заметным со стороны — надежда на то, что хотя бы недолго самурай помучается от брезгливости и не станет проверять пульс чужеземки, у меня ещё теплилась. Чернота перед глазами покрывалась красной паутиной, словно неведомый паук, напившись крови, смачивал нити багровой слюной. В голове звенел набатный колокол, а сквозь вязкую вату, что, казалось, выросла в ушах, прорывались звуки шагов. Уже совсем рядом. Уже так близко, что не выдать себя практически невозможно. Паника попыталась затянуть удавку на горле, погружая мир в беспросветный мрак и не давая воздуху проникнуть в лёгкие, но встретила стену острого, холодного отчуждения, возникшего из одной-единственной мысли. Я не умру. Не здесь и не сейчас. Я так решила, а значит, так и будет. Я ведь обещала… обещала? Не важно. Я просто должна выжить. Любым способом.

Веки мои не дрожали. Дыхание бесшумно срывалось с губ. А пальцы, сжимавшие рукоять пистолета, напряжённо ждали сигнала. Нет. Ещё не время…

— Умело притворяется, — раздался над моей головой безразличный голос. — Только зря.

В следующую секунду что-то впилось в землю рядом с моей шеей, и всё тот же низкий голос произнёс:

— Попытаешься подняться, чужеземка, моя катана отрубит тебе голову. Открой глаза, если не веришь.

Открыть или нет? Он знает, что я жива, так почему бы и нет? Поиграем… Я медленно приподняла веки и покосилась влево. Лезвие меча, острым краем почти касавшееся моей шеи, было воткнуто в землю, а на рукояти лежала крупная мужская ладонь. Я усмехнулась. Знаю, женщин в этой эпохе не уважали, но имели место быть «женщины-самураи», а точнее, онна-бугэйся, о которых мне часто рассказывала бабушка. Кодекс Бусидо гласил, что женщина, способная «проявить героическую силу духа», была достойна восхваления, а понятия служения для представительниц слабого пола сводились к тому, что первым их долгом было служение мужу. Это было единственное, что я точно знала о Японии тех времён, и я решила на этом сыграть. Выиграть хотя бы жалкие крохи времени…

— Не двигайся, — презрительно глядя на меня, приказал воин лет двадцати пяти на вид, — или я толкну меч.

Он извлёк откуда-то моток верёвки и явно намеревался меня связать, а я, решив рискнуть, смиренным тоном произнесла:

— Вы меня поймали. Это позор. Там, откуда я прибыла, жить с позором хуже смерти.

На секунду глаза мужчины сузились, а затем он усмехнулся и начал быстрыми, ловкими движениями связывать мои ноги. Если и поверил, то виду не подал. Ну и ладно. Если даже я не сумею выиграть время ритуалами, мне главное получить возможность пошевелиться. Потому что одного выстрела мне хватит…

— Позвольте мне умереть, — бесцветным голосом произнесла я, надеясь, что японец вспомнит о женском ритуальном самоубийстве. — И сохранить остатки чести.

— Ты чужеземка. Что ты знаешь о чести? Молчи.

— Нет.

Как говорила моя бабушка: «С мужчинами-шовинистами надо быть жёстче. Чтобы поняли, что ты, скорее, мужчина, чем типичная в их понимании женщина». А потому в моём голосе звенел металл, но, кстати, абсолютно не наигранный. Я не собиралась сдаваться и умирать. Верёвка плотно зафиксировала мои ноги, и мужчина, прервав процедуру связывания, приказал:

— Поворачивайся на живот. Одно лишнее движение — опущу меч.

— Убьёте безоружного? — презрительно выгнула бровь я. Палец скользнул на курок.

— Убью пленного за попытку бегства или неподчинение, — чётко ответил японец, и в его глазах ясно читалось, что это не будет нарушением кодекса чести и подлым поступком. Он положил ладонь на рукоять меча и впился в мои глаза презрительным взглядом. Играть в «гляделки» я умею, товарищ. Всегда выигрываю…

— А Вы бы подчинились? — провокация. Усмешка на губах. Безразличие и решимость на грани безумия во взгляде.

— Молчи, чужестранка. И поворачивайся.

Ещё хотя бы минуту… Я должна продержаться примерно минуту. Если, конечно, Клод не врал о времени. А где гарантия, что он не врал?

— Если я подчинюсь сейчас, мне дадут позволение на самоубийство Ваши генералы?

Я решила не сыпать японскими терминами — пусть думает, что я ничего не знаю о харакири.

— Вашу судьбу решать не нам, — и вот тут я поняла, что это правда. Просто в глазах его, только что поражавших равнодушием, промелькнуло безмерное почтение, и я поняла, что он даже думать о хозяине не может без уважения. А значит, нас доставят к его господину. Точнее, попытаются.

Я медленно начала поворачиваться направо, подумав, что, по сути, неудача с попыткой инициировать здесь харакири обернулась удачей. Я в любой момент сейчас могла застрелить японца, ведь он позволил мне двигаться, но это было излишне. Ведь время было на исходе. А если Клод солгал, и я не вернусь в будущее через пару секунд, как только самурай попытается меня связать, я выстрелю. И вопроса: «Смогу ли?» — уже не возникнет.

Медленно, очень медленно и плавно я поворачивалась на живот, но толчок в спину ускорил процесс, и я ткнулась носом в землю. Блин. Больно… Мужчина склонился надо мной и дёрнул верёвку, подтягивая мои ноги к рукам. Он потянулся к моему запястью. Палец впился в курок. Фальшиво-расслабленное выражение лица, и холодное безразличие мужчины в ответ. Прости, по-другому не получилось… Ты не должен меня связать.