— Сасагава-сан, зря Вы так, — пробормотала я. — Лучше просто открывайте клетку и ковшиком воду разливайте: кролики не сбегут. Они ж трусливые — забьются в дальний угол.

— Точно? — засомневался парень, почесав заклеенный пластырем нос.

— Стопроцентно, — хмыкнула я. Впрочем, один процент стоило бы оставить на возможную радиограмму с Марса в черепные коробочки трусливых травоядных с пушистым мехом, содержащую слова: «Вали на фиг, а то хуже будет», — но, думаю, она всё же не придет…

— Ладно, — кивнул Сасагава и начал возвращать выуженные миски на место, зачерпывая в них воду. Я вернулась к своим баранам, вернее, к траве в клетках, и вскоре мы с Рёхеем закончили процедуру улучшения жизнедеятельности длинноухих.

— Я за едой, что нести? — озадачил меня вопросом боксер.

— Морковь и сено. Вы знаете, в каком амбаре корнеплоды хранятся, — пожала плечами я, и парень улетел на крыльях… нет, не любви — энергичности, за хавчиком для жвачных животных сего коммунального сооружения под названием «ряд клеток». Я же приступила к осмотру обитателей данного жилищного комплекса, а Рёхей приволок мешок моркови, и ему была выдана инструкция о том, как кормить зайцев морковкой. Парень почесал затылок и заявил, что лучше принесет сена, после чего умчал за вилами, а я рассмеялась и вернулась к вопросам медицины в нашем маленьком хозяйстве. Рёхей притаранил огроменную охапку и начал раздавать живностям еду под моим чутким руководством, и вскоре все зайки были осмотрены и одарены сеном. Я же раздала морковь и вопросила:

— Сасагава-сан, а погладить не хотите кролика?

— А можно? — опешил он.

— Еще бы! — обрадовалась я и выудила одного из зверюг, отдав его боксеру. Тот хотел было взять его как Ямамото — под передние лапки, но был мною остановлен уверениями в том, что живности больно не будет, если он ее нормально возьмет, а вот ему — легко, ежели зай дотянется задними лапами до его рук. Сдавшись, боксер взял-таки зайку правильно и начал осторожно гладить того по спине. Кролик отчаянно дрыгал лапками, но поделать ничего не мог, спасибо хватке за шкирку, а не «по пацифистическому принципу»…

— Ты в норме? — ни с того ни с сего вопросил боксер, поглаживая заю и улыбаясь во все «тридцать два — норма».

— А не должна быть? — опешила я.

— Вчера столько всего случилось, — нахмурился Рёхей.

— Да нет. Я в норме, — отмахнулась я.

— Губа болит?

— Есть немного, но не смертельно.

— Тебе Хибари принес медикаменты, да?

О, а он откуда знает?

— Откуда Вы знаете? — озадачила я его вопросом из собственных мыслей.

— Он пришел, когда мы ужинали. Тсуна начал его расспрашивать, что произошло, но он отказался отвечать, — «как всегда», — мысленно прокомментировала я. — А затем Ямамото сказал, что ты прокусила губу и отказалась ее обрабатывать. Хибари сказал, что заставит тебя это сделать, потому что заражение крови приведет к твоей смерти, а ему нужно уйти отсюда. Ямамото возразил, что сам к тебе сходит, когда ты успокоишься, но он заявил, что ему надо с тобой поговорить, и велел не вмешиваться. Мы решили и правда не вмешиваться: он ведь явно знал куда больше, чем мы, значит, ему нужно было с тобой поговорить, да и ты могла не послушать Ямамото. Потому мы решили, что не будем лезть в это.

— Ясно, — усмехнулась я. — Да, он мне притаранил предметы первой помощи и даже рану сам зашил.

— Он?! — офигело проорал Рёхей, и заяц, оглушенный его воплем, задергался еще яростнее.

— Тихо, няшу напугали, — поморщилась я, мысленно добавив: «И меня». Хотя я его отлично понимаю!

— Ой, извини, — рассмеялся парень, почесав затылок, и вернул зайца в клетку. Я кивнула и, дождавшись, пока кролик окажется взаперти, потопала домой.

— О чем вы говорили? — вопросил боксер по дороге.

— Простите, но я не хочу об этом говорить, — тяжко вздохнула я.

— Ладно, понимаю, — кивнул он. — Не хочешь вспоминать — не надо. Главное, ты в норме. Забудь вчерашнее.

«Легко сказать», — мысленно опечалилась я, но лишь кивнула в ответ. Скрытной становлюсь, прям жуть! Добредя со мной до дома и ни разу не увеличив темп, Рёхей свалил на тренировку, а мне в голову закралась нехорошая мысль, что он со мной всё утро пробыл потому, что не хотел, чтобы я столкнулась с «нежелательной личностью» номер один, то бишь с ананасовым недоразумением… Отпугнув ее, как страшный сон — пробуждением путем обливания холодной водой, я начала готовить хавчик собакам, и вскоре уже кормила колли и Гина кашей и мясом. Однако, подтверждая только что отогнанные мною мысли о хитрюшности Рёхея, ко мне подошел Ямамото и, зевнув, с улыбкой спросил, как я себя чувствую.

— Всё в мире относительно, — глубокомысленно заявила я, раскидывая по мискам завтрак моих любимых барбосов. — Вот относительно вчерашнего вечера я просто цвету и пахну ароматами лаванды и свежих пончиков. А относительно дня моего рождения, когда мне подарили набор фигурок из «Бакумана», я просто медуза, выброшенная на берег и поджаренная фонарем по кличке «солнце».

— Помнишь, что ты написала мне на двери? — улыбнулся Такеши. — Улыбаться надо.

— А я что делаю? — усмехнулась я.

— Ты усмехаешься.

Прозорливый, блин… Или просто у меня «улыбка» больно кривая получилась?

— Ну, усмешка — это самый честный вид улыбки, — выдала я укуренную теорию Ленки. — Улыбка чаще всего фальшива и выдавлена «по обязанности» или под влиянием забавной ситуации, а искренне и от души люди куда чаще именно усмехаются.

— Может быть, — призадумался Такеши. — Но я чаще всего улыбаюсь от души.

— Обрадушек, — беззлобно поддела мечника я.

— Ага, — улыбнулся он. — Просто не вижу смысла киснуть и во всем ищу плюсы.