– Он что, этот англичанин, поплывет за нами на Сицилию?
– Андрей Петрович невольно оглянулся.

– Не знаю, но вполне вероятно. Ах, Андрей, я так не хочу, чтобы этот скользкий тип угрем полз за моими пятками, вынюхивая, выглядывая.

– Мне думается, дорогая Верочка, наедине-то с этим Ричардом мы еще можем "валять дурака". По-нашему, по-русски, на русском. Хотя... у него может быть спрятан диктофон... Но из МИДа лишь просьба, ничего документального...

– В этой организации привыкли, чтобы понимали даже намеки...

– Если хочешь, я могу вступить "в игру". Обо мне в твоем МИДе не знают. Например, я буду играть сильно выпивающего, ревнивого и буйного мужа-нефтяника, можно намекнуть, что я по совместительству еще и агент... Да просто неадекватный тип! Ты, кстати, как любая женщина, вообще имеешь природное право быть капризной без меры, даже истеричной. Может голова заболеть в любой момент, обиделась вдруг. Или...

Верочка рассмеялась:

– Какой ты, право, наивный! Хотя опыт у тебя, видимо, есть. Но это другой случай!

– И ты не сгущай краски! Могут твои начальники допустить, что ты увлеклась таким вот типом. Я могу привести те случаи из истории...

– Могут. Не нужно историй. Какое-то время можно беспардонно блефовать, потому что британец пока не будет особо "лезть на рожон", ему нельзя никому выдать свои личные интересы... А они у него есть! Нутром чую! И у нас есть, и он это понимает!

– А почему тебе не обратиться к Дееву?

– Зачем? И что я скажу толком. Высокое начальство любит победителей... К нему либо с победой нужно идти, либо в очень острой ситуации. К тому же он знает о наших поисках... далеко не все. Я не хочу, чтобы он, а тем паче мое начальство, знало хоть что-то о записках дяди, об Укладке! Нужен тактический и оперативный баланс между... Между всеми! Конечно, А.В. Дееву я доложу о результатах поездки. Деньги-то он выделил. И знает, что я поехала на Мальту, чтобы согласовать и уточнить связи архивов Ордена и наших семейных архивов. О Пергаменте он знает лишь то, что этот документ ценнейший.

– Ты прямо "товарищ Штирлиц"!
– пошутил Андрей.
– И то, что ты "в засаде" держишь Ирину и она даже звонит на мой телефон, хотя ты поменяла "симку", очень предусмотрительно.

– Ну вот зачем ты напомнил мне сейчас о сестренке! Я и так переживаю, что плыву сейчас в Сиракузы, она уже два дня там, а я не могу с ней встретиться! Противно!

– Можно под покровом ночи... переодевшись...

– Прекрати! Ты все-таки не понимаешь опасности... от этого англичанина. Он наверняка следит, имеет и агентов, и аппаратуру.

– Ну извини...

– Не хочу рисовать перед тобой страшных картин, но и "наши" тоже могут быть опасны. Если будет необходимо, нас, в лучшем случае, сделают "шестерками в игре", забрав себе все козыри, в плохом - вообще "выведут с поля", в худшем - отправят в "дурку". И все это будет сделано умело, дипломатично. Привычно...

– Я весь "трясусь от страха", - опять язвил мужчина.

– Только такой ненормальный, как ты, ничего не боится!

– "А он, мятежный, просит бури!", - вскинул руки Андрей.

– Ну точно псих! Мы в открытом море!

– Еще раз извини...

Вера Яновна отодвинулась от мужчины, достала "нормальный" планшет.

– На маршрутке доедем до городка Pozzallo, - сказала она через пять минут, - а там возьмем такси до Сиракуз.

Убрала в сумку планшет, достала, не заглядывая внутрь, андрееву повесть.

– Давай поговорим об апостоле Павле. О его морских путешествиях.

Мужчина сделал кислое лицо.

– Лучше давай обсудим твою удивительную сумку. Она необыкновенная: жутко вместительная, сделана в форме "книжки" из трех страниц-папок. И ты не роешься там, а находишь нужное вмиг!

– Да, я ее очень люблю, - Вере понравилось внимание Андрея к ее вещи.
– Я купила ее в Вене год назад.

Польщенная женщина принялась рассказывать о сумке:

– В среднее, "жесткое" отделение я кладу планшеты и тому подобное. А в боковые отделения, мягкие - всякие свои вещицы. Вот в это - косметику, а в это - книжки, тряпки. Все должно быть "системно", - гордо закончила Верочка.

– Похвально, - заметил Андрей, надеясь, что увел разговор о повести.

Но он ошибся, так как "системность" работала безотказно.

– Павел любил море?
– спросила она.

– Понимаешь, в чем дело, - нехотя начал Андрей Петрович, - я уже говорил, что я написал художественное повествование, а не научное исследование. Я создал свой образ Павла, обрамив его событийностью и теологией. Павел у меня глубок и пытлив, многогранен и образован. Мучительно примирял в себе гордыню и талант... с опытом новой Веры.

– Вот и ты проявляешь сейчас гордыню! Я лишь прошу немного поговорить... Рассуждать о причинно-следственных связях поступков Павла, глубинных побудительных мотивах этих поступков, всех раздирающих душу противоречий этого человека я не собираюсь.