Колонна начала окончательно перестраиваться, готовясь к выступлению. Как всегда в такие моменты, началась легкая путаница. Рычали разворачивающиеся грузовики и бронемашины, шеренгам стрелков приходилось рассыпаться. Ржали лошади, оглушительно частила мотоциклетка, стрекотала кинокамера - около ее легкой треноги нервничал молодой, смуглый и похожий на испанца, человек, взволнованно тыкал занятого съемкой оператора в спину. Заглушающий все на свете мотоциклет окружающие гнали прочь революционными и не очень словами, стрекотун орал, оправдываясь скотским характером "Скота"[41]. Наконец, прогрессивный агрегат утарахтел за ворота и сразу все наладилось.

– Отдельный 1-й Красногвардейский дозорно-штурмовой полк! На борьбу с контрреволюционной буржуазией, шагом арш!
– рявкнул мегафон.

Подравнявшиеся роты не совсем в ногу шагнули, радиофицированный штаб-грузовик включил заготовленную запись. На крыше кунга пристроилось всего-то два не очень больших динамика, но звук они дали мощный. В агитационно-шумовых эффектах Катрин разбиралась слабо, но усилиями революционно-фонограммной команды Гру требовалось отдать должное.

Взлетали в темноту торжественные и безжалостные звуки "Интернационала". Качалась стальная щетина штыков, старались тверже печатать шаг невоенные в своем подавляющем большинстве люди, да не было в том усиленном баханье сапог никакой нужды - рабочая кость и так тяжела. Размеренно крутил рукоять камеры кинооператор - зрачок "Normal Kino"[42] скользил по темным лицам красногвардейцев, по отблеску длинных штыков.

1-й Отдельный Красногвардейский полк уходил в бой. Умирать за новую жизнь, за справедливость, за светлое царство неведомого, но прекрасного социализма. Уходил в классовое сражение - самое бесконечное сражение истории. Глядя в эти лица и слушая "Интернационал", Екатерина Мезина понимала - компромисса нет, и быть не может. Шагали роты, усиленные балтийцами и фронтовиками, с щедрой прослойкой той самой, отчаянной до неистовства, до знаменитой "бессмысленности и беспощадности", русской интеллигенции.

Катрин, пусть и абсолютно не склонная к революционным методам решения социальных вопросов, пусть уже не совсем здешняя, хотя и очень здешняя, понимала этих людей. Они свои, она их знала. Их не остановить. Историю не остановить. Сметут. "До основанья, а затем..."

Но... Там, на Дворцовой, у баррикад, на которых все еще стоят пулеметы, тоже русские люди. Пусть на их руках поменьше мозолей, но они тоже любят эту землю, эти гранитные набережные Невы, это склонное к тучам небо, любят патриархальное Замоскворечье, волжские берега, степи с жаворонками, безоблачные обрывы пляжей Одессы, и еще несчитанные тысячи родных мест, что и зовутся Россией. Искренне любят.

Не в первый раз, но уже всерьез и надолго сойдутся в штыковых русские люди. И как это предотвратить?

А никак. То, что предначертано, сбудется. Но есть нюансы.

Главного нюанса Катрин сейчас не наблюдала. Где-то здесь напарница - то ли последние инструкции от штаба ВРК получает, то ли уже возглавила авангард колонны. Черт знает где этот черт.

Конечно, Лоуд - истинный черт. Пусть глубоко антирелигиозный, земноводный и с самоприсвоенным профессорским званием, но черт. Вот только русифицировался этот заморский черт до полного изумления и вник в ситуацию головой и душой, всем своим неизвестным науке, таинственным земноводным сердцем. Получится у нее хоть что-то или нет?

Лоуд - циничное, наглое, фантастически любознательное недоразумение природы. С биологической точки зрения - полный нонсенс. Мимикрирующий нонсенс. Но идею ей искренне жалко. Великую, видимо, нежизнеспособную идею того самого знаменитого экономического, политического и философского учения. Красивая идея, редкая по глубине и дерзости. Лоуд ценит уникальные вещи. По иронии судьбы оборотень присутствовала при создании 1-го Интернационала, осознала судьбоносность момента, а потом... Потом она видела очень много. Великих людей и великие революционные события. Видела взлеты теории и наблюдала ее неизбежные катастрофы. Не дается справедливая жизнь людям.

На месте оборотня давно бы пора возненавидеть род людской. А Лоуд ничего, даже наоборот - сочувствует человечеству. Парадокс в ее земноводном стиле.

Хвост колонны выполз за ворота, вот пристроился замыкающий броневик. Из стоящего у ограды "лорина" махал Колька. Да, пора догонять и обгонять.

– Свернулись и едем?
– осведомилась Катрин у киносъемочной группы.

– Да-да, - "испанец" и оператор спешно подхватывали коробки и кофры.

Катрин, по временной слабости здоровья, нынче была прикреплена к "лорину". Личным указанием завотдела тов. Мезиной вменялось обеспечение работы киногруппы, поскольку киношникам требовалось запечатлеть все и сразу, а для этого требовалась незаурядная маневренность.

Закидали в машину аппаратуру и технику. Не особенно изящно, но привычно завалилась на переднее сидении шпионка с тростью.

"Лорин" рванул в опустевшие ворота, нагоняя звуки уже умолкающего "Интернационала".

– На ходу снимать будете?
– поинтересовался юный возничий, вертя баранку.

– Если получится, - с большим сомнением прокряхтел режиссер - на заднем сидении кидало крепко.

– Вы мне сигнальте, я плавность добавлю, - пообещал Колька.

– Попробуем, - простонал придавленный штативом оператор.