00:01 Радио с Авроры: "Центробалту. Пришлите бойцов. И больше пулеметов. Восстание в опасности!"

Это все случится сегодня, но еще не случилось.

– Красочно. Но чой-то мне не нравится твоя версия революции. Мало в ней торжественности, - констатирует внимательно выслушавшая оборотень и вытирает селедочные руки.
– Хорошо, что еще утро, есть время и силы подправить дело.

– Думаешь, еще не поздно?
– Катрин отложила мерзкий карандаш.

– Попробуем, отчего не попробовать. Изложила ты все очень доходчиво и даже слегка достоверно. Как же наш Ильич и так вляпался? На него не похоже. Не-не, в этой сцене мы со Станиславским не верим! Кстати, что, этот саксонский фарфор действительно так хорош?

Ответить Катрин не успела, оборотень завопила "куда понес, живоглот?" и выскочила в приоткрытую дверь. С лестницы донеслось краткое кошачье рычание - отягощенный добычей хышник удирал со всех лап.

– Тебе что, селедочного хребта жалко?
– спросила Катрин у вернувшейся напарницы.

– Отчего жалко? Но отчего не испросить селедочку воспитанно? Стаскивает со стола как какой-нибудь чумной грызун. Знавала я таких: оставишь на тропке удилище, через миг все сожрано до самого поплавка. Нет, зверью типа Чона нужна дисциплина!

– С чего котенок вдруг переименовался?
– мимолетно удивилась Катрин.

– Обоснованно, поскольку он - Чучело Особого Назначения, - сумрачно объяснила оборотень.
– Еще столица называется: не успеешь оглянуться, а тебе уже в кроссовок нассали. Кстати, "Мурзик" - это вообще женское имя.

Уточнять, с какими-такими женственными Мурзиками приходилось общаться напарнице, не имело смысла, да и вообще помыслы были заняты иными проблемами. С кем наводить контакты в Смольном, как вести переговоры с генералом, пока было непонятно. О поисках пришлых провокаторов пока речь вообще не шла. Ситуацию те гады раскачали, видимо, непоправимо, оставалось минимизировать потери.

– Карту убери, - посоветовала оборотень.
– Шпионы в нашу роскошь вряд ли забредут, а вот нагадить на карту Чон вполне способен.

– Не имею привычки документы оставлять, - проворчала Катрин, складывая карту. Сгребла карандаши и вдруг замерла:

– Стоп! Давеча, когда ты автограф брала. Твой Алексей Иванович...

– Отчего мой?!
– удивилась Лоуд.
– Нам, революционным рыботорговцам эти самые писатели не особо близки как по духу, так и...

– Ты с него автограф требовала, так?

– И чего? Что в этом непристойного?

– А ты вот подумай, - зловеще посоветовала Катрин.
– Хорошенько вспомни.

– Я "хорошенько" не умею. Я или помню, или не помню.

– Он чем писал?

– Карандашиком. Желтеньким. Да какой с него, с бухого, спрос? Если перо дать, так одних клякс насажает. А шариковых самописок еще не придумали.

– А именно такие желтенькие "кохиноры" с ластиками, значит, придумали?! Нет, карандаши-то были, и с резинками, но таких...

– Ага...
– начала улавливать суть оборотень.
– Не тем, значит, расписался академик?

– Ну, мы вообще дуры, - уныло признала Катрин.
– Что стоило взять за галстук и расспросить? Ведь наверняка что-то знает Алексей Иванович. Мелькнуло же у меня что-то в голове, да отвлеклась.

– У нее "мелькнуло", а дуры мы, значит, обе?! Нет, я с себя ответственность решительно снимаю. Как существо иной цивилизации и мироощущения, я не обязана знать временный привязки образчиков канцелярщины. Не морщись, уладим с переговорами, живо к писателю метнемся - наверняка еще не проспался твой карандашевладелец.

– И куда мы к нему метнемся?

– Строго на Пушкинскую, - снисходительно ухмыльнулась Лоуд.
– Я же сама дважды адрес извозчику повторяла, - никуда не денется, ухватишь сочинителя за галстук или что там сподручнее. Но сначала переговоры. Собирайся, собирайся. Враг не дремлет, не дадим революцию загадить!

– Мне кажется, у них, у провокаторов, не так много сил, - сказала Катрин, затягивая тяжелый ремень с оружием.

– Что, еще меньше, чем у нас?
– удивилась оборотень.
– Слушай, Светлоледя, ты зачем так утягиваешься? Ремень короткий или намек что не завтракала? И вообще, у тебя детей полный замок, а ты все талией фасонишь. Нескромно. Вот у меня талия может еще потоньше, но я же не выставляюсь.

– У палок талий не бывает. Нервничаешь, что ли? Говори что вдруг за колебания?

– Во-первых, да, я нервничаю. А как чуткому образованному существу не нервничать, если революция?! Это у меня всего вторая Октябрьская. Если учитывать, что в тот раз я вообще честной зрительницей шлялась - так вообще первая. Что обязывает! Во-вторых, мы начинаем решительно вмешиваться, и... Я говорила, что не люблю пулеметов? И этих..., снайперов, тоже не люблю. Но догадываюсь, что непременно будет и то, и это, и еще что-нибудь. Ты уверена, что прикроешь мою худенькую, но уязвимую спину?