— Больше тебе нечего мне сказать?

Ах, зачем он наговорил столько глупостей! Теперь он понял, насколько был легкомыслен. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу, и надеялся только, что Халима не заметит в темноте, как он покраснел. Омар увидел, как она обернулась, бросила быстрый взгляд в сторону лестницы, затем подошла к нему ближе и прижала к себе.

Омар не ожидал этого и повиновался безвольно, как ребенок, спрятавшийся в объятиях матери, не в силах противиться ее чувствам.

Халима взяла в руки его голову и стала покрывать его лицо поцелуями, и Омар почувствовал нечто, чего не ощущал еще никогда в жизни. Скованность исчезла, и он прижал к себе любимую с такой силой и страстью, что почувствовал боль.

Ни Омар, ни Халима не знали, сколько времени они так простояли. Будто пробудившись от долгого сна, они одновременно открыли глаза. Омар смертельно испугался: перед ними стоял Юсуф, слуга. Его глаза были опущены, и он сказал, не глядя на Халиму:

— Госпожа, пора.

Халима была не так встревожена, как Омар, и, увидев страх в его глазах, успокоила:

— Ему можно доверять, он мой самый верный слуга. — Сказав это, она взяла Юсуфа за руку.

Каждый день в одно и то же время Халима в сопровождении Юсуфа шла на рынок за покупками, которые слуга потом нес в корзинах домой. Эта прогулка была обычаем, почти ритуалом, так что ее задержка или отмена потребовала бы длительных объяснений. Халима была главой огромного дома, при котором состояла дюжина слуг и лакеев, а также постоянно меняющееся количество женской прислуги — девушек, предлагавших себя на базаре в обмен на жилье и еду, если их выгнали из дома или они не сумели выйти замуж. Не считая их, в доме была вторая женщина, молодая, почти ребенок, обладавшая, однако, внешностью взрослой женщины. Али ибн аль-Хуссейн взял ее второй женой, что не противоречило законам страны, однако глубоко оскорбило гордость Халимы.

— Нам многое нужно рассказать друг другу, — сказала Халима, и Омар кивнул:

— Но не здесь.

— Нет, не здесь, — ответила она. — Ты знаешь, где находятся ворота базара Канн эль-Калили. За воротами направо уходит улица торговцев коврами. Первый магазин принадлежит Ахмеду Амеру. Ахмед мне многим обязан. После полудня я буду ждать тебя у него. Удачи.

Ошеломленный, Омар вышел на улицу. Ему казалось, что фасады домов плыли перед его глазами, а шум улицы доносился откуда-то издалека. Он шатался, но крайней мере таковы были его ощущения, когда он сворачивал на Шарью Ассуругью, ведшую на север, в сторону базара. Он не видел ни людей на улице, ни автомобилей, он видел только Халиму, ее фигуру на лестнице и ее лицо в сумраке холла и, не шевеля губами, вновь и вновь произносил лишь одно слово: «Халима».

Добравшись до высокой башни, где начиналась рыночная суета, Омар легко нашел продавца ковров. Он назвался, и Ахмед Амер проводил посетителя наверх по деревянной лестнице, где в тесной комнатке его ждала Халима.

Она сидела на свернутом ковре. Сквозь ставни пробивались лучи света. Пахло шерстью и средством от моли, но в тот момент Омар не видел и не слышал ничего, кроме Халимы.

Не говоря ни слова, он опустился перед ней на пол, обвил руками ее бедра и положил голову ей на колени, как будто стеснялся, как будто хотел спрятаться. Халима поняла его и погладила по голове. Так они сидели некоторое время, собираясь с мыслями.

Омар ощущал тепло, исходившее от ее тела, а Халима чувствовала, как его слезы капают на ее подол.

— Не плачь, — сказала она, сама с трудом сдерживая слезы, и подняла его лицо так, что смогла заглянуть в его глаза.

— Я не плачу, — ответил Омар, вытирая рукавом слезы. И, вздохнув, робко спросил: — Почему все так случилось?

— Судьба сама тасует карты, нам остается только играть. — Халима улыбнулась, но в улыбке ее сквозила грусть.

— Почему все так случилось? — повторил Омар, качая головой. — Ты счастлива?

— Счастлива? — Халима не ответила ему, но Омар заметил, что она повернулась к окну.

— Почему ты вышла за этого Али ибн аль-Хуссейна? Почему? — Когда он заметил, что Халима не хочет отвечать, Омар поднялся и сел возле нее, так что она уже не могла спрятать глаз. — Почему, Халима?

— Ты действительно хочешь это знать?

— Ты должна мне сказать, Халима!

— Но это не сделает тебя более счастливым.

— Но я и страдать не буду сильнее, чем уже страдаю сейчас.

Тогда Халима подняла рукав рубашки Омара, так что стало видно ожог. Она ласково погладила место ожога и, запинаясь, заговорила:

— Не знаю, задумывался ли ты о том, как это все произошло тогда, в эль-Курне.

— О чем ты говоришь, Халима?

— Об этом! — Она положила руку на знак кошки. — Если бы ты знал, где они держали тебя…

Омар сглотнул, затем ответил:

— Я знаю, Халима. Это не давало мне покоя. Однажды случай помог мне. Я услышал шум из дома шлифовальщика — это был тот же звук, что был слышен в моей темнице. Так что я начал поиски и наткнулся на дом твоего отца. Это потрясло меня.

— И что ты подумал обо мне?