Хозяйство моё разрастается, стремление везде поспеть, посмотреть, составить собственное мнение… Не-не-не! Указывать я не буду, по всем вопросам — есть приказной голова, к нему. Но знать — хочу.

«Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».

Хочу «лучше».

В реале это означает пол-дня в седле. Пространство большое, времени нет — поэтому верхом. А при здешних рельефах… Бедный Гнедко. Я-то расту, а он-то нет. Табуретина самоходная. Ходит-то он сам. Но со мной на спине — всё тяжелее.

В тот день ему как-то особенно много досталось. С моей тушкой в седле вверх-вниз, вверх-вниз… Я в какой-то момент глубоко призадумался, а он повернул не в ту сторону. Не вверх, на «Гребешок», а по ровному, к Оке, мимо откоса этих… Дятловых гор.

Гнездовье у меня тут. Вполне по названию.

Когда я заметил, куда он направляется… подумал и вспомнил, что давненько туда не наведывался.

«Нужно уметь отдыхать. Особенно — от своих мыслей».

Пусть везёт куда хочет.

«Вези меня извозчик по гулкой мостовой

А если я усну шмонать меня не надо…».

Не извозчик, не по мостовой, шмонать меня Гнедко точно не будет. Скорее — копытами запинает. А так — всё правильно.

Оказалось — конь синтуичил правильно.

Приехали на «Окский двор». За верхним концом Дятловых гор поставлен «приёмный покой» — постоялый двор для гостей с Оки. Блок-пост с функциями санпропускника и гостиницы.

Точнее: первая очередь, самое необходимое. Мостки, амбар, две избы, банька. Рядом — вторая очередь, уже начата. Посмотрел, с прорабом потолковал. Нормальный мужик, можно двигать его дальше…

– Господине! Там, кажись, биться собираются.

Коневодом у меня Алу, углядел с седла свару у пристани. Молодой, любопытный, головой целый день крутит. И откуда только силы берутся…

Работнички — развлекухе обрадовались, покидали брёвна да носилки, похватали топоры да дрыны и к реке.

Ну и я на Гнедка своего… о-хо-хо… взгромоздился. И как им не надоедает… Но не зря ж скотина божья так сюда рвалась? Съездим-поглядим.

Четверо духовных в чёрных рясах вылезли из лодки на берег и качают права.

Картина: «Грачи прилетели». И орут — сходно. Червячка нашли?

Дворовый слуга — однорукий ветеран, который приходящих встречает, привечает и месту провожает, на земле сидит, за разбитую голову единственной рукой держится. Духовные — злые, посохи на изготовку. Напротив уже стоят четверо моих гридней. У двоих — стрелы наложены, у двоих — палаши достаны. Тут толпа валит — строители с дрекольем на веселье пожаловали.

– А ну всем стоять! А ну тихо!

Да что ж они такие… нервенные? Сейчас слезу с коня и всех… покусаю. Чтобы помнили. Что страшнее «Зверя Лютого» — в природе нет.

– Об чём крик, люди добрые?

Здоровенный монах, борода из-под глаз веником, внимательно меня оглядывает и, чуть опустив посох, спрашивает:

– Что, Иване, не признал?

Я вглядывался и, когда он, характерно-раздражённо, рывком с зажимом, чуть качнул посох, вдруг вспомнил:

– Оп-па! Чимахай! Сколько лет, сколько зим! Не ждал, не гадал! Здрав будь, друже!

* * *

Ещё одна моя давняя догонялочка. «Железный дровосек», бывший мой холоп, жертва «цаплянутой ведьмы» из Пердуновской вотчины, ушедший в Смоленске в монастырь: «хочу на бесогона выучиться». Тогда я его «облагодетельствовал» — оплатил монастырское обучение.

Тогда же, в лодке на Днепре, я проповедовал ему о четырёх слабо связанных сущностях: бог, вера, религия, церковь. Прилагательное у них одно — «христианское», а сами они — про разное. Советовал не сильно верить монахам, помнить о разнице между правдой и истиной применительно к бесовщине, искать свою дорогу.

* * *

Спрыгнул с коня, подошёл обнять старого знакомца. Однако он… уклонился.

– Ты меня этой поганской кличкой не зови. Ныне крещён я Теофилом. Что по-русски значит — возлюбленный господом.

Какой-то он… напряжённый. Запор, что ли? Или понос? Ну, это решаемо. И то, и другое.

– Да назвать-то могу хоть горшком. По какому делу тут?

– По воле пославшего мя… нас пославшего. Владыки Смоленского Мануила. Для доношения до сих мест диких — вести благой и православных окормления.

Вона чего… Далеко, видать, слава моя разошлась. Как-то я про Смоленского епископа и не вспоминал. А зря — умён Мануил Кастрат, умён. Вот же: ни Ростовский, ни Черниговский архиереи ко мне людей ещё не шлют, а Кастрат — уже сообразил.