— Я не об этом, — Мадара прищурился. — Переформулирую вопрос: ты когда-нибудь любил брата?

«Что же его в эти тонкости понесло?» — с неудовольствием подумал Итачи, но ответил:

— В детстве мы с Саске были очень дружны. Он во всём старался равняться на меня, а я заботился о нём.

— Да уж, — фыркнул Мадара, — не отвечать прямо на вопросы — твой особый талант.

Итачи снова пожал плечами и спросил:

— А вы, Мадара-сан, любили своего брата? — по правде, он вовсе не рассчитывал на ответ, скорее уж расценивал собственный вопрос как способ быстро и безвозвратно завершить разговор, но предок его удивил.

— Ты не представляешь, как.

— Даже когда отнимали у него глаза?

— Похоже, ты всё-таки подхватил от Дейдары эту его манеру задавать неуместные вопросы, — произнёс Мадара, но не то что бы очень гневно. — Вообще, изначально у меня было четверо братьев, — сказал он после короткой паузы, — но трое из них погибли ещё детьми в битвах с кланом Сенджу. С тех пор я очень старался защитить Изуну, но он всё равно умер… Хочешь верь, хочешь нет, — с неожиданной горечью усмехнулся он, — я действительно любил брата, хотя в моё время почти все сомневались, что такое чудовище, как я, в принципе способно на хорошие чувства. Тогда люди с поразительным единодушием решили, что я силой отобрал у Изуны его Шаринган.

— А как было на самом деле? — спросил Итачи, старательно скрывая своё недоверие.

— Изуна сам отдал мне свои глаза, — ответил Мадара таким тоном, что Итачи вдруг понял: это не ложь. — Он знал, что всё равно умрёт от раны, которую ему нанёс Тобирама, поэтому доверил будущее клана Учиха мне.

— Вот как, — негромко произнёс Итачи. «Значит, и у младших было соперничество между собой, — подумал он. — Удивительно, как судьбы Учихи Изуны и Сенджу Тобирамы похожи на судьбы их старших братьев. После такого волей-неволей начинаешь верить в рок».

— Как же давно всё это было, — хмыкнул Мадара, закатывая глаза. — И зачем только я тебе всё это рассказываю?..

— Возможно, потому что я почти уже труп, — с лёгкой иронией отозвался нукенин.

— Что ж, пожалуй, — согласился Мадара. — Знаешь, а с тобой довольно приятно иметь дело, Итачи. И раз уж ты всё равно скоро умрёшь, расскажу-ка я тебе ещё кое-что о наших глазах, — он отвёл с лица лохматую чёлку. — Скажи, как обретается Мангекью Шаринган?

— Он пробуждается после убийства лучшего друга, — уверенно, как школьник — урок, ответил Итачи.

Мадара кивнул.

— Большинство шиноби клана считало, что именно само убийство пробуждает Мангекью, — продолжил он. — На самом же деле причина кроется глубже. Она — в эмоциях, возникающих при потере близкого человека. Возможности Шарингана во многом зависят от способа их обретения; самый сильный Мангекью — тот, что получен от скорби и чистой печали. Но мы с Изуной были первыми во всём клане, кто пробудил его, и не знали тогда всех тонкостей; уже потом мы стали изучать и сравнивать Мангекью разных Учих и узнали правду. Именно в связи с этим меня так интересуешь ты и твой Шаринган. Ты ведь не убивал друга, чтобы получить эту силу, верно?

— Верно, — подтвердил Итачи. — Но как вы определили?

— Твой Мангекью куда более могуществен, чем у многих. Как ты пробудил его?

— Мой лучший друг, человек, бывший мне почти братом, ради блага деревни покончил с жизнью у меня на глазах, запретив мне вмешиваться.

Итачи не знал, зачем говорил об этом сейчас, после стольких лет. Он давно смирился с тем, что гибель Шисуи повесили на него; одним мёртвым Учихой больше, одним меньше — при его послужном списке никакой разницы. И уж тем более он не ожидал от себя, что расскажет об этом такому человеку, как Мадара.

— Значит, я был прав, — удовлетворённо кивнул он. — Благодаря тому, что ты получил Мангекью таким образом, тебе удалось овладеть даже Сусано.

— А как же ваш Сусано? — вскинул бровь Итачи, стараясь не обращать внимания на всколыхнувшиеся в глубине сознания воспоминания о Шисуи.

— Если тебе когда-нибудь доведётся увидеть его максимальную форму, ты поймёшь, — туманно отозвался Мадара.

После этого они довольно долго молчали. За окнами тем временем рассвело. Лучи солнца, успевшего подняться над горами, заглянули в комнату, изгоняя из неё тьму и мрак.

— Тебе пора, — заметил Мадара, взглянув на часы, показывавшие без четверти восемь.

— И в самом деле, — отозвался Итачи, поднимаясь из кресла. — Вы останетесь?

— На какое-то время. Подожду, пока дети разойдутся по занятиям.

— Хорошо, — кивнул Итачи, хотя прекрасно понимал, что предок его разрешения вовсе и не спрашивал. — Заходите ещё, если возникнет желание. Сегодняшний разговор был весьма приятен.

— Да, неплохо поговорили, — усмехнулся Мадара. — Я даже вспомнил, почему раньше так любил свой клан.