Как это можно себе представить? Как феноменолог я ведь всетаки должен исполнять и непрерывно исполнял эпохэ относительно универсума позитивности; лишь до тех пор, пока я подчиняюсь норме этого эпохэ, я — феноменолог (это просто тавтология); а значит, можно было бы думать, восстановлен модус моей «естественной» жизни, — и все — таки все это выглядит так, как если бы я занимался феноменологией. Точно так же — при обратной смене установок. Я вновь практикую эпохэ и тогда тотчас же вновь становлюсь феноменологом.

А между тем я, причем один и тот же, есмь я — сперва естественно наивное Я позитивной жизни, затем феноменологизирующее Я и затем снова Я позитивности. Не только «объективно», но таков я в себе и для себя, и эта тождественность (Selbigkeit) служит основанием единства всех моих тем, из какой бы из моих установок они не проистекали; и в частности, единство всех моих неизменных убеждений (неизменных значимостей для меня) и всех доказываемых мною и доказуемых истин. Однако единство это состоит не просто в том, что именно и те и другие мнения, значимости, интуиции суть все зараз мои и значимы для меня, что я, вновь исполняя те и другие, причем, естественно, в тех установках, которые их требуют, вновь нахожу их именно моими, вновь признаю их и при переходе привожу их все разом к значимости. Скорее, интуиции с той и с другой стороны имеют друг с другом много «общего» (viel «miteinander zu tun»); они состоят, по сути своей, в своего рода изначальном родстве и, по сути своей, служат основанием синтезов. В феноменологической установке я — «незаинтересованный» наблюдатель и исследую свою или чью бы то ни было естественнонаивную субъективность. Если это — я сам, то я, именно сам, есмь этот наивный субъект с его наивными актами и убеждениями, с моими наивными интуициями, истинами, и есмь тот же самый в многослойной структуре Я (in der Ichspaltung), который практикует эпохэ и устанавливает покрывающий ее структуру пласт новой жизни, феноменологической; лишь в этом пласте эпохэ действенно и порождает феноменологические истины. Однако наивная тематика все же жива и должна быть таковой, и она, естественно, находится в отношениях синтетической конгруэнтности [совпадения;

взаимоперекрывания] (in synthetischer Deckung) с тематикой феноменологической, которая включает ее в себя описанным выше образом. Естественно, этот синтез — не тематически выполняемый синтез, — ведь для этого потребовалось бы тематическое выполнение связанных единичных тез (der verkniipften Einzelthesen).

Коль скоро я — феноменолог [547] , я не могу потерять те из убеждений, которые у меня при этом зародились; а значит, я останусь феноменологом, даже если актуально я опытно постигаю и мыслю не феноменологически, а, скорее, возвращаясь в предшествующую установку, актуально вновь мыслю позитивно, отдавшись позитивностям. Мыслимое отныне позитивно пребывает в синтезе с феноменологическим или, соответственно, имеет в себе осадок, горизонт, который можно развернуть, который обладает актуализируемыми интенциями смысла: эту позитивность можно рефлективно сделать феноменологической темой; как мое познавательное построение она именно входит в единство чистого сознания как конституирующего позитивность и конституирующего позитивную истину посредством мнений и подтверждения этих мнений; сюда же сущностно — необходимо относятся, далее, такие — то и такие — то ноэтико — ноэматические структурообразования сознания (Bewusstseins- gestaltungen der und der noetisch — noematischen Strukturen). Но эта формулировка и разъяснение этого смысла, благодаря которому он только и может стать для меня тематическим смыслом и истиной, предполагает, что сам синтез я выполняю тематически, что, переходя из одной установки в другую, я удерживаю при себе тематическое каждой из них и именно тематически связываю их.

Скажу лучше так: если я научился последовательно практиковать феноменологическое исследование и прежде всего — [исследование] чистого сознания, научился обозревать и штудировать чистые взаимосвязи сознания и, наконец, бесконечные взаимосвязи конституции «сущего», являющего себя субъективности как подлинное (Wahrhaftes), тогда я могу вновь вернуться и вернусь в позитивную установку. Мало того, я даже обязан это сделать как профессиональный феноменолог, ибо я не могу быть только им, но имею свои первоначальные и неизменные первейшие жизненные интересы, которые представляют собой интерес к миру, к позитивностям, возникшим у меня в наивности и провоцирующим меня на совершение конкретных поступков. Одним словом, жизнь — позитивная — заявляет свои права. Но с этими переходами, уже от наивной к феноменологической установке, а затем и обратно, непрерывно с необходимостью продуцируются синтезы; нечто является позитивной темой и это же самое становится, неким опосредованным образом, как «содержание» чистого сознания и чистых взаимосвязей, темой феноменологической. Может ли статься, чтобы, связывая в единство одной темы последовательность обеих тем, мотивированную тем, что они связаны непрерывно — синтетическим единством, я тематически не выполнил синтетического единства и не сказал бы теперь с очевидностью: мир, о котором я говорил и когда — либо мог говорить во всякой естественной жизни, это и есть мир сознания, тот самый мир, который в феноменологической установке я нахожу как положенный в сознании и который я в ней изучаю в конкретике его субъективных модусов, причем я беспрерывно имею как положенное содержание точь — в–точь то же самое, что и в наивной установке, но содержание это — именно как синтетическое единство относящихся сюда по сути своей субъективных модусов, причем содержание это можно познать как нечто по сути своей неотделимое от них и им подобного?

Габитус [548] феноменологического эпохэ — это тематический габитус, чтобы обретать известные темы, познания истины, теоретические и практические, и известную, замкнутую в себе самой систему познаний. Этот тематический габитус исключает, конечно, известным образом, габитус позитивности: лишь в своей отгороженности от последнего он ведет к замкнутому единству феноменологии как «Первой» философии, как науки о трансцендентально чистой субъективности. С другой же стороны, никакой тематический габитус и никакой соотнесенный с единством замкнутой области опыт или очевидность не исключает любого другого <габитуса>. Любую тему можно связать с любой же темой посредством тематического синтеза более высокой ступени; например, уже «безотносительные» темы — формально в модусе коллективных тематических единств. Тем более там, где темы внутренне связаны смысловой общностью. И сказанное распространяется также на феноменологические и позитивные темы. Разумеется, феноменологическая тематика требует воздержания там, где позитивная требует отдачи в тематическом исполнении. Но это не мешает тому, чтобы «порождения» обеих установок и науки обеих установок вступа ли во внутренние тематические синтетические отношения, из которых проистекают новые интуитивные усмотрения. Формально — онтологическая эйдетика имеет свою чисто в себе замкнутук область, она исключает всякое полагание индивидуального бытия, а с другой стороны — всякое эйдетическое полагание с материалы ным сущностным содержанием. Но это не мешает нам связывать математику с естествознанием, с онтологией природы и с эмпири ческим естествознанием, тематическая установка которых совершенно иная. В нее не входит «чисто» математическое, но лишь математика природы и лишь материальные или, соответственно, эмпирические разновидности чисто математического — следовательно, то, что более не является формально — чистым. И все же, если мы переходим из одной установки в другую, мы видим, синтетически тематизируя, что естественно — математическое является не чем иным, как разновидностью формально — чисто математического, что природа имеет форму некоторого математического многообразия, концепция которого в формальной всеобщности и теоретическом обосновании входит в сферу чистого mathesis universalis как формальной онтологии. Но, конечно, данное отношение — это отношение, совершенно не похожее на то, в котором как раз — таки и находятся к феноменологии все области бытия и все науки, и прежде всего — все области и науки позитивности.

Я сужу феноменологически: например, я исхожу из восприятия вот этого вот стола и созерцаю воспринимающее переживание во всех неотделимых от него моментах. Затем я перехожу к возможностям все новых и новых восприятий, а именно — таких, в которых я непрерывно обладал бы сознанием: «я вижу тот же самый стол». Что можно сказать о таких in infinitum [549] и о переживаниях восприятия, осуществляющихся в разнообразных «направлениях восприятия», но с точки зрения всех их содержаний? Затем я показываю: если мое восприятие со своим смыслом (этим определенным, так — то и так — то мнимым столом) и некоей своей верой будет и дальше сохранять значимость, то будущие восприятия «его, того же самого» будут, по мере их запускания, обладать такими — то и такими — то структурами, таким — то и таким — то стилем протекания. Так я описываю и, описывая, вскрываю необходимость, перехожу в универсально необходимое, научное — в частности, в эйдетическое. (Но не трансцендентально — феноменологически.)

Онтически, в установке позитивности, я сужу, одновременно проживая жизнь (dahinlebe) в восприятии: вот какова эта вещь; а переходя к новым восприятиям: вот какова она еще, то — то и то — то также ей присуще; но, возможно, и так: больше она не такова, теперь она другая; или: такой она не была и не есть теперь, это было заблуждением, скорее, она такая — то и такая — то. Это — онтические описания. Я выношу онтические суждения, которые подтверждаются или опровергаются в прогрессивном опыте, становятся проблематичными в модусе сомнения, из очевидности попадают в разряд предположительностей etc. В этом поступательном движении старые и до поры до времени сохраняющие свою значимость убеждения подтверждаются и сохраняют свою продлевающуюся значимость (erhalten ihre Fortgeltung) для меня.

В эйдетически — онтическом мышлении я мыслю вещь вообще как сущую, как субстрат суждений, которые я и всякий другой могут в любое время обосновать. Продвигаясь вперед в однозначно подтверждающихся возможных опытах вообще и суждениях вообще, таких, чтобы в каждом из них могла удержаться одна и та же возможная вещь в своем возможном бытии, я сужу, что для вещи вообще значимы такие — то и такие — то онтологические суждения, сущностные законы.

Но если я сужу эйдетико — феноменологически, то я вновь вмысливаю себя в суждение — вообще (Uberhaupt — urteilen) онтического типа и отныне описываю и сужу эйдетически о взаимосвязях возможного опыта, возможных синтезах однозначности и конкретной всеобщности и в соответствии со всеми ноэтико — ноэматическими сущностными содержаниями. Все онтологическое и эмпирически онтическое при такой феноменологической тематике — это содержание бытия, истины в синтетических многообразиях опытно постигающей и прочей жизни сознания; однако я не сужу просто о действительных и возможных вещах и не живу в исполнении, в скрытом притом от меня нетематическом исполнении соответствующих познавательных переживаний, но я сужу о самой конкретной жизни, в которой для меня как для судящего в чистом виде Я такая — то и такая — то вещь, такие — то и такие — то из ее свойств, ее отношений, ее каузальностей etc. были сущим, в которых она значима для меня как сущая или так — сущая (soseiend); и точно так же — в случае с эйдетическим мышлением — вообще (des Uberhaupt — denkens).