Рыдая, она прижала его к груди.

— Мама тебя никогда не оставит, никогда… — плакала она, уже зная, что говорит прямо противоположное тому, что собирается сделать.

Несколько минут спустя она вытерла слёзы, поднялась на ноги и вернулась к Хатори. Тот стоял посреди сада в обгоревшей одежде и смотрел, как на его глазах рушится на землю огромный дом Санья, в котором он провёл семь с половиной лет жизни.

— Какая невероятная ирония судьбы, — проговорила вдруг госпожа Ниси, обессилено упавшая на землю и так же не отрывавшая взгляда от пожара, расцветившего ночь огненно-алыми красками. — Всё началось с наводнения… в тот день разлились реки, сделавшие дороги непроходимыми, и благодаря этому я нашла тебя. И вот теперь всё заканчивается огнём.

— Я благодарен вам за всё, что вы для меня сделали, — сказал Хатори. — Сегодня мы расстаёмся навсегда.

Иннин подошла к нему, стараясь подавить дрожь борьбы и ненависти, инстинктивно поднимавшуюся внутри неё.

— Поехали, — сказала она. — Поехали в Аста Энур и сделаем то последнее, что нам осталось сделать вместе.

Она отдала ребёнка матери, которая поехала вслед за ними в экипаже, и села позади Хатори верхом.

И когда он хлестнул лошадь, и они вдвоём с Иннин понеслись сквозь темень безлунной осенней ночи, она прижалась лицом к его спине, обнимая его, и заплакала, потому что он всё же был дорог ей, как была дорога та иллюзия спокойного, тихого счастья, которое им довелось испытать вместе.

Потому что он по-прежнему оставался отцом её ребёнка, маленького Санья, рождённого от противоестественной связи жрицы-клятвопреступницы и её названного брата, демона Подземного Мира в человеческом обличье.

Потому что Иннин любила своего сына и хотела смотреть, как он растёт.

Ей вспомнились вдруг все прежние метания и исступлённые мольбы к Богине о том, чтобы та открыла ей её предназначение.

Теперь это предназначение было ясно, но цена, которую пришлось заплатить за это знание, оказалась выше, чем Иннин могла себе представить.

И всё же это знание наполняло её, заставляя чувствовать себя стрелой, летящей сквозь темень ночи к тому, что было предназначено ей с самого начала, что было её судьбой и смыслом её существования, что было целью, положенной ей Богиней.

И горечь и счастье смешивались в ней, как смешивались в воздухе разные ароматы — запах гари, сырость дождя, благоухание роз.

***

Дворец встретил Хайнэ множеством зажжённых огней.

Дорога до Аста Энур, проделанная за невероятно быстрый срок — чуть больше, чем за сутки, осталась у него в его памяти бесконечно длинной, как вечная ночь. Может быть, так было потому, что всю дорогу в его экипаже были опущёны тяжёлые, тёмные занавеси, и он не видел, как день сменился вечером, вечер — ночью, ночь — рассветом, а новый день — новой ночью.

Даран сидела рядом с ним.

Хайнэ был спокоен и никакого страха не чувствовал; в нём даже проснулось некое подобие детского любопытства.

— Меня собираются казнить? — один раз поинтересовался он. — За то, что я изуродовал Онхонто?

— Тебя собираются убить, — ответила ему Даран. — Для того чтобы продлить ему жизнь ещё на некоторое время.

— Вот как, — задумчиво откликнулся Хайнэ.

Почему-то эти слова, в другое время показавшиеся бы злой насмешкой, сейчас ничуть его не удивили.

— Но почему именно я? — спросил он некоторое время спустя.

— Потому что ты Санья, — спокойно пояснила Верховная Жрица. — И твою смерть будет легко списать на естественные причины.

— И много ли Санья в течение истории погибли подобной… естественной смертью? — усмехнулся Хайнэ.

— Лучшие из них.

В груди у Хайнэ что-то дрогнуло.

— Ранко? — коротко осведомился он.

— Да.

Хайнэ отвернулся, сглатывая горечь.

«Умереть той же смертью, что и мой отец… — подумал он безо всякого сожаления. — Честное слово, я бы этого хотел. Даже жаль, что я не могу себе этого позволить».

Уверенность в том, что с ним ничего не случится, не оставляла его и теперь. Он понятия не имел, каким образом сумеет избежать нависшей над ним угрозы, но где-то в глубине души все предстоящее мнилось ему игрой, где-то опасной, где-то весёлой и увлекательной, но всё же — игрой, исход которой предрешён заранее и не может быть изменён.

А, значит, и опасаться ему нечего.

Хайнэ чинно сложил свои искалеченные пальцы на коленях, прикрытых роскошной тканью, и погрузился в себя.

«Хотел бы я знать, ты тоже это чувствовал, когда тебя везли с твоего острова во дворец? — думал он. — Если это так, то ты был куда более весёлым, чем это мнилось мне, вечно погружённому в свои страдания. Твои улыбки вовсе не были вымученными, ты был счастлив… А я был дураком».

Он мысленно задавал сам себе вопросы и не слышал ответов в привычном смысле, однако нечто, скрытое глубоко внутри, подсказывало ему их, и он знал, что не один, и счастье накатывало на него медленной, всепоглощающей волной.

«Вот что это значит, — думал он с улыбкой. — Вот что это значит — не расставаться никогда».

Но вскоре экипаж остановился, и ему пришлось отвлечься от своих мысленных странствий на пару с Онхонто и вернуться в реальность, не то чтобы оглушившую его, но добавившую несколько капель беспокойства. Всё же у него по-прежнему не было никакого плана собственного спасения, и, наверное, он был непростительно легкомысленен.