— Они же нашего наступления ждут! — горячился он.

— Дудки! Нам это невыгодно, — возразил Подгорный.

— Может, и вправду думают, что у нас большие силы? — проговорил Донцов.

— Пусть думают, — отозвался лейтенант и добавил — Да, если хотите, у нас — силы! Мы сильны уже тем, что стоим на своей земле. А кроме того, у нас выгодные позиции. Не беда, что нас мало: в конце концов, воюют не числом, а умением!

Слова командира звучали твердо, уверенно, и от них все действительно почувствовали себя сильнее.

Над лесом занималась заря, а лейтенанту казалось, что там не солнце всходит, а пылают подожженные гитлеровцами крестьянские дома, горят скирды хлеба.

— По местам! — приказал он и поспешил наверх, откуда хорошо видно всю тропу.

…Наталка раскрыла глаза и увидела, что спала полусидя. До поздней ночи она делала перевязки тяжелораненым, устала и теперь даже не помнит, как уснула. Поправив косы, девушка умылась из ручья и пошла на огневые: надо посоветоваться с командиром, что готовить на завтрак. Поднявшись по расщелине, Наталка сразу увидела лейтенанта. Его окружали солдаты. Головеня тоже заметил девушку, подошел к ней:

— Вы ко мне, доктор?

— Егорку шукаю, — смущенно ответила Наталка. — Куда он запропастился?

Слово «доктор» крепко пристало к ней. Так впервые назвал ее кто-то из солдат, а потом стали называть все. Наталка не придала этому значения и отзывалась на зов, будто и в самом деле была врачом. Но сейчас, когда это слово произнес лейтенант, она почему-то смутилась и, стараясь скрыть свое смущение, поспешно заговорила о завтраке.

Головеня ежедневно утверждал меню, следил за расходом продуктов, советовал, как лучше кормить солдат. Он и сейчас внимательно слушал девушку, а сам невольно любовался ею. Серьезная, повзрослевшая, совсем не похожая на ту Наталку, которую впервые увидел он там, на хуторе. Будто стала повыше, стройнее, в тысячу раз лучше, чем была. «Вот оно, счастье, — подумал Головеня. — Мое ли?»

Девушка спросила:

— Может, трофейный суп приготовить?

— Трофейный так трофейный! — согласился лейтенант, провожая ее потеплевшим взглядом.

Вернулась на кухню, а Егорка уже разжег костер и навешивает над ним котелки с водой. Наталка потрепала его по отросшим вихрам, ласково улыбнулась и вдруг запела про любовь, про которую Егорка еще ни разу не слышал от нее…

Помешивая в котелках, девушка вдруг умолкла, выпрямилась, испуганная непонятным свистом, пронесшимся над головой, и странным грохотом в пропасти. Егорка выронил дрова, которые только что принес, и тоже насторожился.

— Бомба! — догадался он.

А на огневых уже звучала команда: «К бою!»

Головеня еще вчера перенес свой командный пункт на самый передний край, где и находился теперь вместе с пулеметчиками и стрелками. Под рукой телефон. Рядом с командиром расположился Донцов. Сзади, метрах в пятидесяти, на вершине утеса среди отрогов засел с пулеметом Пруидзе, держа под прицелом подходы с тыла.

Лейтенант повернул ручку телефона:

— «Москва»! Говорит «Минск»!

В ответ донесся глухой голос Виноградова.

— Зарядить! — приказал командир.

Первая вражеская мина упала в пропасть. Головеня ждал, где ляжет вторая. И вот она ахнула на самом пятачке, между рощей и скалами. Стало ясно: идет пристрелка. Выпустив с десяток мин, фашисты прекратили огонь, хотя большинство разрывов легло в стороне. «Стреляют без корректировщика», — подумал лейтенант, но вскоре отказался от этой мысли: стрельба возобновилась, и разрывы начали постепенно приближаться. Одна мина упала почти рядом с огневыми: корректируют, сволочи. Но откуда? Лейтенант всмотрелся в опушку рощи, однако в сплошной листве ее трудно было что-либо разглядеть. Между тем Подгорный доложил, что видел гитлеровцев в роще.

Бой разгорался.

Стрельба велась уже не одним минометом, как вначале, а по крайней мере батареей. Ударяясь о камни, мины со звоном рассыпались на мельчайшие части, будто были сделаны из стекла. Вокруг градом сыпались осколки.

Головеня мучительно думал о том, где находятся огневые позиции противника. Надо вводить в бой минометы, но разбрасывать мины наугад он не хотел.

Судя по звуку, фашистская батарея расположилась не далее чем в двух километрах. Но так ли это? Подсчет по звуку, особенно в горах, бывает обманчивым. Головеня нащупал в кармане огрызок карандаша и еще раз проверил полученные данные. Выходило примерно то же самое. Подозвав Пруидзе, лейтенант стал расспрашивать его о характере местности у седловины: ведь Пруидзе проходил там несколько раз, возможно, помнит.

— Ниже седловины? — переспросил Вано, морща лоб.

— Сюда, ближе… У той вон вершины…

— Там спуск в долину.

— Помню. А еще ближе, к седлу?

Пруидзе, вспоминая, прикрыл глаза ладонью:

— Там, товарищ лейтенант, горочки… Как это по-русски? Ну, холмы такие… А еще ближе ущелье…

— Ущелье? Не там ли мы воду пили, когда сюда шли?

— Правильно! Пилотками черпали! — обрадовался солдат.

И командир решил, что именно там, в ущелье, и могут быть огневые позиции врага.