Шрифт:
– - Да, конечно!-- растерянно прошепталъ Аникевъ.
– - Въ такомъ случа я его куплю у тебя... то есть, не я, у меня такихъ денегъ не водится... а тесть купитъ, то есть моя жена... Понимаешь... все равно, оно, въ конц-концовъ, достанется моему сыну... Аникеву...
– - Понимаю,-- такъ же растерянно выговорилъ Михаилъ Александровичъ.
– - Согласенъ?
– - Согласенъ.
У него голова закружилась и сердце стучало съ невыносимой болью. Но въ то же время онъ сознавалъ, что комбинація брата -- еще лучшее изъ того, что можетъ случиться. И со стороны Николая это естественно и ничуть не предосудительно...
Но, Боже мой, отчего же такъ противно и мучительно думать обо всемъ этомъ?!
А думать необходимо... Вотъ онъ -- исходъ! вотъ нежданный и спасительный deus 'ex machina. Онъ долженъ былъ явиться, и явился...
Аникевъ не слышалъ, что еще говорилъ братъ. Онъ разслышалъ и понялъ только послднія слова его:
– - Такъ ты, пожалуйста, собери къ завтрему вс документы, счеты и банковскія квитанціи... Ну, до свиданія, голубчикъ... Теперь ужъ мн пора... Выйдемъ вмст... я довезу тебя, если хочешь...
– - Нтъ, я пойду пшкомъ: у меня голова болитъ,-- сказала Аникевъ.
– - Въ такомъ случа, разумется, пройдись.
Когда они спускались съ лстницы, Николай Александровичъ тихо говорилъ:
– - А знаешь ли, Миша, въ заключеніе я позволю себ дать теб благой совтъ: помирись съ женою. Покуралесилъ...и полно! Года ужъ не т, дочь выростаетъ... Мало ли съ чмъ приходится мириться... и вовсе не слдуетъ, въ особенности теперь, когда ты долженъ начать новую жизнь, давать пищу разнымъ пересудамъ и скандаламъ... Я, говоря откровенно, Лидію не очень обожаю; но во всякомъ случа, вдь, она приличная и честная женщина... и вс знаютъ, что она тебя всегда безумно любила... да и теперь еще любитъ... Не будь же безсердеченъ и жестокъ съ нею... Наконецъ, женщина, оскорбленная въ своемъ чувств, на все способна... она можетъ надлать теб самыхъ серьезныхъ непріятностей... Право, помирись... подумай о дочери...
Аникевъ ничего не отвтилъ...
XXXVII.
Когда князю Вово доложили, что пришелъ «человкъ отъ господина Аникева», онъ почувствовалъ нкоторое угрызеніе совсти. Несмотря на всю свою любовь въ «Миш» и на участіе къ его судьб, онъ совсмъ было позабылъ о немъ и не вспомнилъ цлую недлю.
Конечно, оправданій у него нашлось сколько угодно: недля задалась суматошная. Во-первыхъ, отправилась на тотъ свтъ одна изъ его милыхъ старушекъ, цловавшихъ его въ плшку, восьмидесятилтняя княгиня Евдокія Петровна, вдова знаменитаго князя Ивана Ивановича. Княгиню знали вс, родни у нея былъ непочатый уголъ, на панихиды съзжался «весь свтъ». Похороны оказались просто-на-просто удавшейся partie de plaisir, такъ какъ княгиню хоронили въ родовомъ склеп, въ ея имніи, куда и былъ заказанъ экстренный поздъ для провожатыхъ.
Вово былъ тронутъ безболзненной и мирной кончиной доброй старушки, тмъ боле, что она вспомнила о немъ въ послдній день своей жизни, пожелала съ нимъ проститься, поцловала его въ плшку, перекрестила его и подарила ему на память о себ три прекрасныя вещицы: старинный перстень удивительной работы, собственноручно ею вышитый пледъ на собольемъ мху и художественную шкатулку съ туалетными принадлежностями, купленную ею на первой парижской всемірной выставк.
Вово, какъ малый ребенокъ, носился съ этими сувенирами, такъ подходившими къ его вкусамъ, хорошо извстнымъ и весьма одобрявшимся почтенной княгиней.
Во-вторыхъ, одновременно съ панихидами и похоронами, Вово долженъ былъ распинаться, принявъ на себя самое дятельное участіе въ концерт и живыхъ картинахъ у Гатариныхъ. По случаю этого концерта онъ и вспомнилъ было объ Аникев, но ршилъ, что, судя по прежнимъ примрамъ, а ужъ въ особенности при теперешнихъ обстоятельствахъ, отъ него все равно ничего не добьешься, и поспшилъ позабыть о немъ.
Но все-жъ таки совсть упрекнула. Бдный Миша, какія еще бды съ нимъ случились, что онъ еще накуралесилъ за эту недлю?!.
Вово приказалъ позвать «человка» и принялъ Платона Пирожкова въ спальн, гд, посл только что взятой ванны, производилъ сложную и продолжительную операцію своего туалета.
Онъ сидлъ въ какомъ-то совсмъ женскомъ пудермантел передъ большимъ, тройнымъ зеркаломъ, съ трехъ сторонъ отражавшимъ его плшку, окруженный ящичками, коробочками, флакончиками, баночками и самыми разнообразными, таинственными инструментиками.
Тутъ же помщалась и великолпная шкатулка покойницы, но Вово, несмотря на большой соблазнъ, не прикасался къ ней и даже приказывалъ на ночь уносить ее въ другую комнату. Шкатулка вызывала въ немъ воспоминаніе о доброй старушк, ея смерти, панихидахъ и похоронахъ, а онъ не на шутку боялся покойниковъ. Онъ надялся, что это скоро пройдетъ и онъ будетъ безмятежно наслаждаться интересной вещицей. Пока же, лучше не смотрть на нее, особенно на ночь.
«Дятелъ» вошелъ, какъ и всегда, бокомъ и скосивъ носъ. Онъ кинулъ быстрый взглядъ на свои блистательные сапоги, а затмъ втянулъ въ себя воздухъ, пропитанный смсью всякихъ благоуханій, вышедшихъ изъ парфюмерныхъ лабораторій Парижа и Лондона.
«Ишь надушилъ!-- подумалъ онъ:-- не продохнешь!.. Это еще пронзительне, чмъ наша индйская вервена, чтобъ ей пусто было!»
– - Честь имю кланяться, ваше сіятельство!-- почтительно произнесъ онъ, косясь на диковинный пудермантель Вово.
– - Здравствуй, Платонъ Пирожковъ!-- ласково отозвался Вово, не отрываясь отъ зеркала, сморщивъ все лицо и вырывая крошечными щипчиками два слишкомъ длинныхъ волоска, вздумавшихъ совсмъ некстати рости и упорно торчать изъ правой брови.-- Что Михаилъ Александровичъ? здоровъ? у тебя врно письмо? давай сюда!