В 90-е годы Всеволод Соловьев написал два произведения на злобу дня: роман «Злые вихри» (1893) о пустоте идейных желаний тех, кто стремился к прогрессу революционным путем, и неоконченное произведение «Цветы бездны» (1895- 1896) – о проникновении в Россию ницшеанства. В «Злых вихрях» автор обнажал лицемерие высшего света, где все творится «по шаблону». Это настоящий нравоописательный роман. Резкому обличению подвергались и фанатики толстовского учения – «обезьянство ничтожных, жалких людей, бегущих одинаково толпою за вещим пророком и за лжепророком, пустосвятом».
В романе «Злые вихри» он показал, что спиритизм может быть просто смешным явлением. Здесь смех и сатира выполняют функцию обличения того, с чем писатель не был согласен по своим религиозно-философским убеждениям.
...а міра сего тлннаго и вихровъ, исходящихъ отъ злыхъ человкъ, не перенятъ, потому что во всемъ свт разсяни быша, точію бо человку душою предъ Богомъ не погршить, а вихри злые, отъ человкъ нашедшіе, кром воли Божіей, что могутъ учинить?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Наталья Порфирьевна остановилась въ дверяхъ между двумя гостиными, гд сосредоточилось, на этотъ разъ, все оживленіе, и окинула быстрымъ, внимательнымъ взглядомъ ту и другую комнату. На ея губахъ еще не успли застыть послднія слова только что произнесенныхъ ею безсознательно заученныхъ фразъ, всегда казавшихся, какъ ей самой, такъ и другимъ, новыми и умными.
Сейчасъ произнесетъ она другія, подобныя же фразы. Ея блыя, пухлыя щеки, дряблость и морщинки которыхъ таятся за незамтнымъ слоемъ искуснаго притиранья, уже дрогнули отъ привычно вызываемой, тихой и безконечно мягкой полуулыбки. Это та самая полуулыбка, о которой лтъ двадцать тому назадъ, посл аудіенціи, давно уже замолкшія, ласковыя уста сказали: «Cette bonne madame Vilimsky а le sourire d'une sainte».
Теперь репутація святости Натальи Порфирьевны Вилимской-Талубьевой была общеизвстнымъ, несомнннымъ фактомъ, отпраздновала свой юбилей, а ея мягкая, тихая полуулыбка получила оффиціальное значеніе и неизмнно находилась на своемъ посту, при исполненіи своихъ обязанностей.
Внимательный взглядъ на об гостиныя доложилъ Наталь Порфирьевн, что все обстоитъ благополучно. Да и могло ли быть иначе? Разв она, полноправная хозяйка этого чуднаго дома, гд каждая мельчайшая подробность носила на себ слды неподдльнаго стариннаго барства, не обладала, рядомъ со своею святостью, знаніемъ всхъ глубочайшихъ тайнъ свтской жизни? Разв не восприняла она съ юныхъ лтъ своею художественною душой всю гармоничную красоту вншнихъ формъ этой жизни? Разв не была она иной разъ незримымъ, но вчно дйствующимъ капельмейстеромъ прекрасно разучивающаго свои партіи оркестра, носящаго названіе «большого свта»?..
Шла третья недля Великаго поста, а потому вечеръ Натальи Порфирьевны имлъ, конечно, соотвтствующій этому времени характеръ. Длинная анфилада парадныхъ комнатъ отъ яркаго освщенія двухъ гостиныхъ казалась потонувшей въ полумрак. Приглашенныхъ насчитывалось всего около сорока человкъ. Однако, это вовсе не было случайное собраніе добрыхъ знакомыхъ хозяйки. Наталья Порфирьевна не любила, да и не хотла даже признавать ничего случайнаго.
Съ тхъ поръ, какъ она вышла замужъ и стала проводить зимы въ этомъ дом, то есть уже боле тридцати лтъ, каждый день ея жизни имлъ свою задачу, былъ стремленіемъ къ какой-либо опредленной цли. Сначала дни и вечера оказывались нужными для устройства ея собственныхъ длъ. Когда вс эти дла были устроены, когда она почувствовала, что создала свое положеніе «на скал», которую не расшатаютъ никакія волны, она вовсе и не подумала складывать руки. Въ ней жила, не слабя и не притупляясь съ годами, жажда дятельности, потребность строить планы и приводить ихъ въ исполненіе.
Эта женщина, объявленная образцомъ семейныхъ добродтелей, эта Пенелопа нашихъ дней, безупречно врная своему вовсе; не «хитроумному», но вчно пребывавшему въ разныхъ отлучкахъ Улиссу, знала въ жизни одно лишь наслажденіе, наслажденіе побды. Задумать -- и исполнить. И чмъ трудне достиженіе цли, чмъ хитре и тоньше пущенные въ ходъ дипломатическіе и стратегическіе пріемы, тмъ наслажденіе полне.
Такой страсти Натальи Порфирьевны многія, иной разъ и дйствительно общеполезныя, предпріятія были обязаны своимъ процвтаніемъ, а сотни мужчинъ и женщинъ -- устройствомъ своихъ длъ, карьеры, даже, если хотите, счастья. Она протежировала охотно и творила просто чудеса. Только надо было умть поймать ее въ такую минуту, когда запасъ ея «насущнаго хлба» истощался, и она, чувствуя первые приступы голода, спрашивала себя: «что бы такое устроить? чего бы добиться?»
Если же «хлба» у нея было достаточно,-- она превращалась въ камень и оставалась равнодушною къ страданіямъ всего человческаго рода. На ея лиц сіяла святая улыбка; но значеніе этой улыбки становилось безнадежнымъ. Оставалось выжидать боле подходящаго времени, а если дло не допускало отлагательства, то ставить на немъ крестъ.
Нсколько заране подготовленныхъ партій предстояло Наталь Порфирьевн разыграть и въ этотъ вечеръ. Она уже выставила первые врные ходы и обдумывала дальнйшіе. Въ такъ называемой «маленькой» гостиной, за двумя карточными столами, партнеры были соединены съ «доброй цлью». Въ «большой» гостиной образовались группы и велись достаточно оживленные, но до того малошумные разговоры, что они не покрывали собою позвякиванія ложечекъ о севрскій фарфоръ чайныхъ чашекъ.
«Кого же еще нтъ?» -- подумала Наталья Порфирьевна, вспомнила кого именно, сдлала почти неуловимую недовольную мину -- и вернулась на свое мсто, между двумя немолодыми уже дамами, погруженными въ тихую, малооживленную бесду и въ какое-то рукодлье.
Въ эту минуту маленькій, очень развязный молодой человкъ ловко и неслышно пробирался черезъ всю огромную комнату. Онъ останавливался на мгновеніе, обмнивался то съ тмъ, то съ другимъ двумя-тремя словами, и спшилъ дальше. На его замчательно красивомъ, хотя черезчуръ женственномъ лиц, въ его большихъ черныхъ глазахъ, въ невольномъ поднятіи шнурочкомъ выведенныхъ бровей, читалось изумленіе и въ то же время какъ бы нкоторая радость.
Теперь ужъ можно было видть, что онъ направляется къ человку, только что покинутому сказавшею ему нсколько словъ молодою, но некрасивою дамой и остановившемуся въ сторон.
– - Миша! милый! est-ce bien toi?-- ласково и весело заговорилъ маленькій красавецъ, сжимая протянувшуюся къ нему руку своей нжною рукой, до того красивой и выхоленной, что ей могла позавидовать любая кокетка.-- Ты ли это? и какими судьбами здсь? и давно ли въ Петербург? Вдь, я думалъ, что ты гд-нибудь за тридевять земелъ, chez les antipodes... я ужъ панихиды по теб заказывалъ... просвирки вынималъ pour le salut de ton ^ame... вдь, сколько... да, четыре года, какъ ты исчезъ!, покажись-ка! все тотъ же! и ничевошеньки-то ты не постарлъ!