Хозяйка, Мария Ивановна, была одна дома и очень мне обрадовалась. Они жили бедно. Последнюю корову отобрали, а другой живности около дома никакой, шаром покати, ни за что не зацепишь. Дочка Люся в колхозе дояркой, сын Коля учится, отец помер недавно.

– А Коля где?

– Коля в колхозе пашет, свинарник строит. Надо что-то подзаработать к стипендии, которая так скудна, - сказала Мария Ивановна, тяжело вздыхая.

– Мария Ивановна, я у вас буду ночевать, вы не возражаете?

– А где же тебе еще ночевать, как не у нас? Небось, голоден, как мой Коля?

– Я пойду, хлеб куплю, а вы чайку согрейте.

– А где ты хлеб купишь? Хлеб привозят дважды в неделю на гусеничном тракторе и то черствый. Мы выпекаем сами. Так что в магазине делать нечего.

***

К восемнадцати часам я уже был в клубе. На скрипучих стульях сидело три человека - комсорг, одна учетчица и уборщица.

– Вы первый лектор, который пришел, не опоздав ни на одну минуту. Молодежь соберется минут через сорок, не раньше.

– Что ж! тогда вы расскажите мне, какие формы комсомольской работы наиболее популярны среди ваших комсомольцев.

Комсорг Маланья достала план комсомольской работы, в котором значилось строительство свиноферм, изучение жизни Ильича, надоев молока от каждой коровы. И количество сбора пшеницы с одного гектара.

– Похвально, похвально, - сказал я.
– Видно, что комсомольская организация работает над осуществлением задач, определенных 21 съездом КПСС. Только почему ничего не сказано про кукурузу?

– А точно, - сказала Маланья.
– Спасибо, что подсказали, я сейчас же внесу коррективы в перспективный план, и мы утвердим это на бюро. Я так и пишу: увеличить посевную кукурузы до двух тысяч гектаров в будущем году и собрать самый высокий урожай в мире, чтобы догнать и перегнать...кузькину мать.

– Точно. И еще добавьте: перейти к коммунистическому принципу распределения в 1980 году, - сказал я.

– О, это у нас в плане записано, посмотрите: построить коммунизм полностью и окончательно. Вывесить портреты Ильича в каждой семье, а маленькие портреты носить на груди, или за пазухой.

– А дороги?

– Дороги? при коммунизме их и построим!

– А как на счет атеизма?

– Атеизма? это про неверие в Бога что ли? Мы и так кричим на кожном собрании: Бога нет, Бога нет! А люди смеются и говорят: зачем вы нам про Бога песни поете, мы и так не верим. Для нас Бог - Ленин. Правда есть и отсталые элементы: крестятся, а некоторые даже крестики на груди носят. Таких мы прорабатываем вплоть до исключения из коцомола.

Мы вынуждены были прервать интересную беседу, потому что комсомольцы стали активно собираться в зале с папиросами в зубах и бутылкой в кармане, громко разговаривали, употребляя нецензурные словечки. Все они были в резиновых сапогах с высокими голенищами, в шапках- ушанках из козьего и заячьего меха с не завязанными тесемочками наверху, а девушки в подпоясанных бушлатах. Кто ковырялся в зубах, кто в носу, а мальчишки курили табак - самосад, от которого исходил ядреный запах, и все без разрешения плевали на пол.

– Маланья, приведите аудиторию в состоянии боевой готовности. Пусть перестанут ругаться матом, плевать на пол, ковыряться в зубах и громко разговаривать, а там, в левом углу, смотрите, парень уже залез девочке под юбку и она верещит, то ли от радости, то ли от стыда, - приказал я Маланье тоном начальника высокого ранга.

– Эй, молодые ленинцы! встать, смирно! Не разговаривать, под юбки комсомолкам не забираться, на пол не плевать, дым изо рта не выпускать, а кто набил брюхо гороховым супом, пересядьте на задние ряды, живо!

У Маланьи был громкий командирский голос, она могла и свистнуть, положив пальцы в рот, если понадобиться, но на этот раз она обошлась только голосом. Больше половины молодых ленинцев встали и хотели пересесть на последние места, но они уже были заняты. Их кумир сам был скромным, но питался ли он только гороховым супом, никто не знает, зато, уйдя в мир иной, в преисподнюю, в апартаменты Диавола, он оставил огромное богатство - свои талмуды и гороховый суп.

Комсомольцы встали, руки по швам, потом дружно уселись, и лекция началась.

Все слушали, развесив уши. Я вынужден был упомянуть о великой любви Ленина к Крупской, и ничего не сказал про его любовницу Инессу Арманд, именем которой уже стали называть улицы и перекрестки, и даже коровы. Ленин в сознании граждан, живших внутри железного занавеса, был святым, безгрешным, неприкасаемым, который даже чихал гениально. И я не мог не подтвердить эти мысли. Не стоило будоражить молодых комсомолок.

После лекции, длившейся около часа, посыпалось много вопросов. Мальчики интересовались в основном, какой будет любовь при коммунизме, будут ли обобществлены девушки, исчезнет ли семья, как пережиток капитализма? так же ли будут рождаться дети, в муках и сосать материнскую грудь или их будут выращивать в пробирках, по плану, и откармливать механизированным способом? Один парень, выдающийся колхозный тракторист, с пеной у рта доказывал, что все будет общее, а детей рожать - это пережиток проклятого прошлого. Разгорелся спор, и даже я, как лектор, затерялся в этом словесном бедламе, и стал подумывать о том, как бы мне смыться. Но куда пойдешь в такую грязь без сапог с высокими голенищами?