Шрифт:
«Для нас, для российского воинства, освятися море Каспийское покровителем нашим чудотворным, — подумал Пётр. — Не оставит он нас, и всё зудуманное свершится».
Минута слабости минула, и возвратилась всегдашняя победительная уверенность. Да, случалось, накатывало, но то было мимолётно.
— Шлем и оружие непобедимое на диавола ты еси, христианом же утверждение и иерархом удобрение, Николае чудне; радуйся, Чудотворце великий, обуреваемым тихое пристанище...
«Покамест море и небо благоприятны, — думал Пётр, — надобно скорейше двигать вперёд всею силою». И, подозвав Макарова, наказал:
— Всем, кому ведать надлежит, дай знать: завтра в пять выступаем. Тихое пристанище оставим гарнизонным солдатам, — усмехнулся он в колючие усы.
Шестого августа снова запылила бесконечная солдатская лента по дороге, проторённой её предшественниками под командою генерал-адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина.
Впереди, как и вчера поутру, ехал Пётр. Рядом с ним — его «солдатская жёнка», как любил называть её венценосный супруг. Она ловко сидела в седле — ловчей, чем сам Пётр, говаривавший: «Велик я для кавалерии».
Согласие меж них постепенно восстанавливалось. И Екатерина всеми силами стремилась подольститься к своему господину и повелителю. «Ровно ничего не случилось, что бы там ни говорили, — всем своим видом показывала она. — Разве есть на свете женщина, которая могла бы меня заменить? Столь же сильная, столь же выносливая, столь же способная на всё — быть достойной супругой императора и его прачкой и стряпухой, шагать и ехать рядом с ним по пыльным дорогам и непролазной грязи, переносить и морскую качку, и другую качку — непомерного бражничания, пьяни?! Нету, нету, нету другой такой...»
Пётр задал скорый марш. Он был уверен, что догонит полки Апраксина. Меж тем солнце взбиралось всё выше и выше, и не только окрестные скалы, но и само небо вскоре выцвело от жару.
— Батюшка государь, — взмолилась Екатерина, — не гони ты так — коня запалишь да и солдат загонишь.
— А вот как завидится брег реки Сулака, так и станем на растах, — отвечал Пётр. — Тамо освежимся, напьёмся и коней напоим. Не то что здесь, средь жарких каменьев. Правду я говорю? — оборотился он к князю Дмитрию Кантемиру, гарцевавшему чуть позади.
— Резонно, ваше величество. Эвон и полки завиднелись.
В самом деле: далеко впереди клубилась пыль, словно поднятая смерчем. Но уж сквозь неё смутно проглядывалась мерно шагавшая колонна.
— Много ног — много пыли, — меланхолически заметил Толстой. Он чувствовал себя прескверно, томился, но опасался выказать это: не ровен час, разгневает Петра. Все равны терпеть и безропотно переносить тяготы похода, коли терпит сам государь.
Иной раз Петру Андреевичу казалось, что в турецком полону, в каземате Семибашенного замка было куда как легче. Забыл, видно, что был тогда моложе на целых одиннадцать лет. Старость забывчива, всё ей кажется, что вот тогда, в давние времена, было куда как лучше и легче.
— Гони денщиков к Апраксину, — распорядился Пётр. — Пущай возвернётся ко мне. Станем совет держать.
Не прошло и получаса, как подъехал Апраксин со свитою. Был он запылён, круглое лицо в потёках пота.
— Государь, бригадир Ветерани с драгунами уж за Сулаком. Нам переправу готовят. А ещё шамхал Тарковский Адиль-Гирей к нам пожаловал. Охота ему твоей милости поклониться да дары преподнесть. Коней, сказывал, арабской породы тебе жаловать.
— Добро. Коли так, велю всем стать на отдых. — Пётр произнёс это с видимым облегчением. Солнце палило немилосердно, и он жаждал роздыху где-нибудь на лоне вод.
Глава восемнадцатая
С МЕДВЕДЕМ ДРУЖИСЬ, А ЗА САБЛЮ ДЕРЖИСЬ
Бес пришёл, сатану привёл, наплодил чертенят —
да все вместе в ад.
Не видишь — душа мрёт, а видишь — с души прёт.
Дружба от недружбы близко живёт.
Близ границы не строй светлицы.
Пословицы-поговорки
...Четвёртое, и последнее, колесо есть чин людей простонародных. Скрыпливое то колесо, никогда же тихо не умеет ходити, всегда скрыпит; всегда ропщет. Наложишь какое тяжало, то и станет скрыпети. Слушай же, моё скрыпливое колесо-то! Иные три колеса бремя носят, а ты едино хощеши жить без бремени? Иные колеса в непрестанном движении пребывают, а ты хощеши почивати? Иные на общую пользу работают, а ты хощещи на свою? Для чего так великое на тебе тяжело мнится быти дань даяти? Набольшее тяжало кровь изливати, душу полагати, еже творят воины. Хощеши свободно быть от дани? А где же есть царство и подданство без дани? Как война без податей не бывает.
Митрополит Стефан Яворский — из проповеди
...Земледельцы суть артерии государства, и как-де чрез артерию, то бишь большую жилу, всё тело человеческое питается, так и государство последними, чего ради надлежит оных беречь и не отягощать чрез меру, но паче охранять от всяких нападков и разорений и особливо служилым людей порядочно с оными поступать.
Пётр — из указа
Пошли мы из Астрахани на вашу государскую службу со всем здешним флотом и армеею и в скорости будем в случение со здешними наместниками шаха персицкого, и како оные к нам отнесутца, ещё не ведаем. А по некоторым уведомлениям готовы они под нашу руку подпасть, о чём вас беспременно уведомим.