— Дар-Банд можно перевести и как узел ворот, — сказал наиб, — ибо Дербент был воротами на север и на юг. Ни один караван не мог его миновать, ни один корабельщик проплыть мимо, ибо здесь можно было заправиться провизией и укрыться от непогоды.

Крепостных ворот было много. Князь Дмитрий нанёс на план одиннадцать. Главными были северные ворота Кырхляр-капы и Джарчи-капы, южные — Орта-капы и Баят-капы.

Главным радетелем о душе дербентцев был легендарный калиф Хуран аль-Рашид [98] . Это при нём в каждом городском квартале было возведено по мечети. Ибо персов сменили арабы, арабов — хазары, хазаров — татаро-монголы, словом, Дербент переходил из рук в руки. А рук, зарившихся на него, было в разные времена великое множество.

Закончивши зарисовки и описания в крепости, князь Дмитрий занялся обследованием Великой Горной стены. Тут к нему присоединился армейский фельдцейхмейстер, то бишь артиллерийский начальник Яган Гербер из бранденбургских выходцев, коего Пётр взял в службу в самом начале Прутского похода, при объявлении войны.

Он тоже был любознателен, но как-то сам по себе, и свои наблюдения и планы держал в тайности. Особенно занимала его фортификация: у себя в Бранденбурге он ею занимался любительски. В одиннадцатом году они возвращались в Россию вместе, он по нечаянности князю нагрубил, и у них вышла долгая размолвка.

Ныне чин он имел невысокий — полуполковника инженерного и артиллерийского — ив сравнение с князем никак не шёл. Но, однако, интерес их совпал, и князь позволил ему присоединиться к своему отряду из двадцати драгун.

Великая Горная стена поражала воображение. Она вплотную примыкала к цитадели и уходила в горы, где след её терялся.

Когда она была строена? Образованный мулла Эм ад, слывший знатоком местной истории, развёл руками:

— Старые люди говорят, что во времена Хосрова, ибо шах тот был великим строителем и опасался набегов с севера.

— А как далеко она тянется?

— О, эфенди. Что тебе стоит приказать твоим аскерам оседлать коней и направиться с ними вдоль стены, — сказал мулла, поглаживая свою серебристую бороду. — Думаю, однако, что тебе не удастся дойти до её конца: по слухам, она тянется от моря до моря.

От моря до моря? Это следовало понимать так: от Каспийского до Чёрного. Но такого не могло быть! Ежели бы Горная стена выходила к Чёрному морю, он непременно знал бы об этом. С другой же стороны столь древнее сооружение могло давно прийти в ветхость и таким образом потерять своё оборонительное значение, а стало быть, затеряться и в памяти.

Мучимый любопытством, князь Дмитрий взгромоздился на своего коня, и конный кортеж начал взбираться в горы. Отъехав примерно с три четверти версты, князь увидел довольно хорошо сохранившийся форт, примыкавший к зубчатой стене и обрамленный четырьмя круглыми башнями. Ещё один форт, сооружённый по такому же плану, показался через версту.

Удивление и восхищение князя росло. Когда его экспедиция достигла высшей точки Джалганского хребта, то увидели уходящую вдаль стену с многими фортами и одной крепостью. Время изрядно потрудилось над ними, и чем далее от горных селений уходила стена, тем более ветшала. Она то спускалась, то вновь взбиралась на кряж.

День стал клониться к закату, когда они въехали в аул Камах. Стена, казалось, дразнила их. Она уходила всё далее и далее, и князь оставил мысль дойти до её конца.

С трудом нашли местного жителя, понимавшего по-турецки. Князь спросил его, как далеко тянется стена и видел ли он её окончание.

— О, ещё по крайности на десять персидских фарсангов [99] , — отвечал он. — Но сам я окончания её не видел.

«Десять персидских фарсангов — это много более шестидесяти вёрст», — подумал князь Дмитрий. Они же успели проехать едва ли два десятка вёрст.

— Придётся возвращаться, — со вздохом сожаления объявил он. Быть может, у кого-нибудь из древних арабских авторов удастся отыскать какие-либо подробности об этой Великой Горной стене. Довольно и того, что ему удалось зарисовать сохранившиеся форты, равно как и руины, нанести на план обследованный участок до аула Камах.

«Сколько же тайн хранит эта земля, — думал он, опустив поводья и держась за луку седла, — и скольким поколениям предстоит разгадывать их. Разгадают ли только... Ведь время — великий могильщик. Как истлевают кости людей, так рассыпаются в прах древние камни с загадочными письменами, язык которых также унесён рекою времён...»

Возвратившись, князь почувствовал, что теряет последние силы. Слуги ссадили его с коня и внесли в дом. Камараш осторожно раздел его и уложил в постель, а доктор поднёс укрепляющее питьё. Два последующих дня князь провёл в постели. Его навещали — Толстой, Макаров, Гербер [100] , справлялась государыня — к вящему его удивлению.

На море разыгрался шторм. Ветер завывал, словно живое существо, рвался во все щели, нёс тучи пыли пополам с песком. Волны с грохотом обрушивались на берег, круша и смывая всё на своём пути. Российские суда, стоявшие на причале, были выброшены на берег и непоправимо изломаны.