Храм был невелик и обильно украшен: иконостас и чтимые иконы в золотых и серебряных окладах; всё сверкало и переливалось в свечных огнях массивных паникадил. Густой ладанный дух обдал их уже в притворе. Всё было куда пышней, нежели при обряде обручения. Торжественность церемонии усугубляло появление государя и государыни.

Они открыли шествие. И хор грянул: «Исайя, ликуй!»

Отец Михаил вывел жениха и невесту на середину храма и молвил:

— Приблизьтесь к вратам царским, ибо они есть лик и преддверие Господа.

За священником стояли служки с венцами. Он громогласно возгласил:

— Возлагаю венцы сии на главах брачующихся раба Божиего Артемия и рабы Александры во знамение победы их над страстию до брака. Таковыми приступают они и к брачному ложу — победителями похоти плоти. А ежели кто, быв уловлен сладострастием, отдал себя блудницам, то для чего ему, побеждённому, иметь и венец на главе своей...

И с этими словами отец Михаил оборотил взор свой на жениха. Артемий Петрович с доблестью выдержал взгляд, лишь слегка зарделся, что можно было объяснить и торжественностью момента.

— Венчаю их в плоть едину, — продолжал отец Михаил напевно, — и даруй им плод чрева, благочадия восприятие, Господь милостивый.

— Блаженны вси боящиеся Господа! — грянул хор.

Затем жениха и невесту обнесли общею чашей с вином. Артемий Петрович от волнения едва не осушил её до дна: ему казалось, что отец Михаил буравит его взглядом из-под мохнатых бровей.

— Брак честен есть, и ложе его не скверно, — многозначительно произнёс священник. — Отриньте вси диавольские искушения, дабы удостоиться венцов нетленных...

Обычно самоуверенный, победительный, как положено губернатору обширных земель, владыке животов множества народу, Артемий Петрович отчего-то робел перед лицом отца Михаила. Бог его знает, отчего это было: поп как поп, и не таких видывал, митрополитов и архиепископов не чурался... А тут... Казалось, отец Михаил проницает всю его подноготную: и розовых девок, и сладостные утехи с ними в мыльне, и всю его нечистоту...

Он покорно шёл за ним вместе с невестой, рука в руке, свершая традиционный круг по храму, под славословное пение хора. Церемония шла к концу.

— Слава тебе, Христе Боже! — провозгласил отец Михаил. — Да будет супружество ваше истинно, да храните вы союз свой, доколе живы! — И он перекрестил их обще, как отныне одно существо, связанное священными узами.

Артемий Петрович с несказанным облегчением вышел на паперть, всё ещё рука в руке, окружённый дружками и поезжанами. Их ожидала толпа народу — все обитатели Преображенского. Он не чаял поскорей укрыться в карете, машинально кланяясь направо и налево. Царской четы уже не было, знакомые лица казались ему чужими...

«Зачем всё это», — думал он, подсаживая невесту. Наконец они оказались вдвоём, он прижал к себе Сашеньку и уже смело, страстно поцеловал её в холодные Губы.

— Наконец-то мы одни! — воскликнул Артемий Петрович. И у него невольно вырвалось: — Господи, какая это была мука! Кажется, ни в жисть такой не испытывал. А вы?.. А ты, Сашенька, — с наслаждением выговорил он ласковое уменьшительное. Она поглядела на него с признательностью — так, во всяком случае, ему показалось, но промолчала. Верно, всё происходившее было для неё если не потрясением, то нелёгким испытанием.

Все последующие дни промелькнули как в тумане. Их втянуло в какой-то людской водоворот, швыряло и бросало то в один дом, то в другой, вокруг них суетилось великое множество народу, знакомого и незнакомого. Поздравления сыпались как из рога изобилия. Артемий Петрович вынужден был перебраться со всею своею челядью в Преображенское, на временное житьё, где им с Нарышкиной отвели особые апартаменты.

Он-то по простоте душевной полагал, что племянница государя чиста, яко голубица. Оказалось же, что девство её было нарушено.

Она отдалась Артемию Петровичу в первую же совместную ночь, несмотря на церковный запрет. Отдалась жадно, требовательно, точно так, как его искушённые девки. Да нет, пожалуй, даже жадней. Она несла его, словно застоявшаяся кобылица, постоянно переменяясь, со стонами и вскриками: «Ещё, ещё!» Она неслась вскачь, галопом.

Артемий Петрович удивлялся и радовался. Она казалась ему чопорной, важной, почти недоступной. И вдруг такая перемена! Он боялся, что супружество ему наскучит, что оно станет в конце концов тягостной обязанностью и он принуждён будет очень скоро обратиться к своим девкам. Но нет, первые же брачные ночи убедили его в противном. Он, разумеется, не осмелился допытываться, с кем обрела она опыт любовной игры, живя в столь недоступном простым смертным Преображенском. Лёжа с нею рядом после одной, другой, третьей скачки, радостно изнеможённый, он в конце концов понял, что купидоновы радости доставались ей не часто, между тем как желание никогда не покидало её, что он был у неё первым постоянным и вдобавок выносливым любовником.