— Ты никогда не говорил об этом, — произнесла она, заключив его ладонь в свои руки. — Почему же делаешь это сейчас?

— Потому что доверие к тебе, как и любовь — моя величайшая ошибка. Века открыли мне эту истину, а адское пламя до последней крупицы выжгло чувства, которые я к тебе испытывал. Оно испепелило их вместе с нашими сердцами и развеяло пепел по бескрайним просторам. Этот огонь превратил нас в тех, кем мы являемся сейчас, и я не жалею об этом, но прелесть прошлого в том, что оно осталось позади, преподав нам такие ценные уроки, которыми не стоит пренебрегать. В ту ночь на мгновение я позабыл об этом. И вот результат! Ты в очередной раз предала меня. И единственная причина, по которой ты до сих пор не разделила скорбную участь Дэлеб — это моя память об этих чувствах. Именно поэтому я позволю тебе сейчас уйти и больше никогда не переступать порог этой обители. Именно поэтому я сохраняю тебе жизнь, но мое терпение не безгранично, не стоит его испытывать. Уходи…

— Ты… ты не можешь так поступить, — подскочив, будто ужаленная, прошипела она.

— Тебе лучше не знать о том, что еще я могу…

— Асмодей…

— Диаваль! — прокричал он, бесцеремонно перебив демоницу, которая мысленно уже предавала демона самым жестоким пыткам. Если бы взгляды могли убивать, Асмодей замертво бы рухнул к ногам бывшей возлюбленной.

— Вы звали меня, Повелитель? — начал молодой темноволосый юноша, облаченные в черный балахон, напоминающий монашескую робу, скрывающую лицо.

— Проводи нашу гостью и проследи за тем, чтобы она больше здесь никогда не появлялась!

— Ты поплатишься за это! — вырываясь из рук охранника, взявшего ее под локоть, взревела она. — Ответишь за это… Я… клянусь, я убью тебя.

— Дорогая, никогда не грози тем, что не в силах исполнить. И что не готова совершить. Это признак слабости, — приподняв ее за подбородок, прошептал Асмодей, склонившись к ее уху. — Если желаешь мне отомстить, сначала нанеси удар, а потом произноси торжественные речи над остывающим телом, ибо глупо кричать о своих намерениях на каждом шагу, считая, что я подпущу тебя настолько близко, чтобы ты смогла совершить удар. И помни, в отличие от Абаддон, меня не отстранили от власти…

— Она тебя и погубит, — перебила Барбело, сплюнув ему в ноги. Глупая, отчаянная попытка придать значимости собственному уходу — вполне в духе столь эксцентричной особы. Асмодей даже иронично усмехнулся.

— Чтобы ни произошло, чтобы вы ни услышали, я запрещаю входить в мои покои, — уже у самого выхода остановив Диаваля, прошипел хозяин резиденции.

— Будет исполнено, Владыка!

Когда за дверью затихли их шаги, Асмодей подошел к ониксовой глади портала, ведущего на пустошь, невольно вглядываясь в собственное отражение, которое растворялось в дымчатом мраке по мере его приближения. Казалось, что цепкие руки незримых существ, обитающих на пустоши, пытаются утянуть его душу в закоулки этой мрачной неизвестности. В то же мгновение от спокойной зеркальной поверхности стали подниматься клубы черной дымки, обступившей его со всех сторон — ощущение, мягко говоря, мерзкое. Повинуясь инстинкту, демон даже отступил назад.

— Нуриэль, — произнес он, выпуская из груди сияющую сферу, которая подобно солнечным лучам, разрезающим черноту ночи, развеяла окруживший его мрак.

— Внимаю тебе, — с легкой издевкой в голосе, которую могут понять и простить друг другу только близкие товарищи, произнес плененный ангел.

— Она там, — кивнув в сторону портала, произнес Асмодей.

— Аврора?!

— Да. Дэлеб во всем созналась. С легкой руки Абаддон она предала меня, точно так же, как и Барбело, как Азазель…

— Ты говоришь так, будто это тебя удивляет! — фыркнул Нуриэль.

— Скорее беспокоит! Она опоила меня настойкой аконита…

— И что ты собираешься делать? — усаживаясь в кресло напротив демона, произнес он, проследив за его взглядом, который будто пытался пройти сквозь непроглядный мрак.

Нуриэль, будучи частью Асмодея, не имел возможности соприкасаться с его мыслями, демон надежно хранил ключ от своего сознания лишь изредка, в часы великой слабости или жгучей злости, теряя над собой контроль. Только тогда плененная душа могла вырваться из оков неведения, соприкасаясь с душой своего тюремщика. В остальное время он был будто погружен в сон, где сновидениями являлись отголоски реальности, пережитой Асмодеем. Таково было бремя непоглощенной души, которое Нуриэль принял с ангельским смирением. Но сейчас… сейчас не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять мысли собеседника, и ту немую решимость, которую источал каждый его жест.

— Нет, — с недоумением прошептал ангел, — ты же не собираешься…

— Раньше я думал, что и ее душа, и учетные книги в руках Абаддон; думал, что утратил шанс уличить его в воровстве, но теперь я знаю, что все это время они были здесь! Так близко. Стоило это понять после того, как мой разум, находясь в преддверии безумия, устроил мне агонию.

— Не мне говорить тебе об опасности. Пустошь — это пристанище для сознания демонов, а не для их тел. Твое сознание представляет собой некий сгусток эфемерной материи, но сейчас ты не можешь погрузиться в сон. Я знаю, о чем ты думаешь — это безумие! Живая плоть слаба и уязвима, она не сможет долго сопротивляться разрушительной силе пустоты.

— Долго и не нужно. Я знаю, по какому пути проходят души, прежде чем подойти к точке невозврата. Перехвачу ее по дороге, — с улыбкой, обнажающей ряды белоснежных зубов, проговорил Асмодей.

— Пустошь не пощадит тебя из-за громкого имени, высокого титула или мощи, напротив, эта ненасытная чернота с радостью поглотит твою энергию. И чем больше твоя сила, тем сильнее ты почувствуешь боль разложения.

— Я понимаю этот риск, но уже все решил…

— Тогда зачем тебе я? Не думаю, что ты вызвал меня для того, чтобы спрашивать мое мнение.