— Я упрекаю его за то, что он попрал наши обычаи.

— Точнее твою гордыню. Очнись, из этого противостояния тебе не выйти победителем. Он тебя испепелит!

— И ты ему в этом поможешь, — презрительно фыркнула она.

— Я делаю что должно. Я воин и выполняю приказ.

— Хреновый приказ, — прорычала демоница. — Воистину правы те, кто подпитывает мятеж. Совет рыцарей прогнил. Они слабы, порочны. Власти нужна свежая кровь.

— Замолчи, ты не понимаешь, что говоришь!

— Напротив, прекрасно понимаю. Если можно было повернуть время вспять, я бы изменила только одно — не дала бы ему проснуться утром, после того, как он испил яд.

— Дэлеб, послушай мой совет: когда он придет сюда, моли его о пощаде, упади на колени, поминай былую выслугу, склонись перед ним.

— Никогда, — прошипела она. Да, оскорбленная в своих чувствах женщина — существо опасное до глупости. Даже в чем-то безумная. Дико было смотреть на рассудительную демоницу, которую испепелил огонь страсти, ослепила пелена ненависти, отравило неразделенное влечение. Не успел он до конца осмыслить произошедшее, тяжелая дверь со скрипом растворилась, и в залу вошел Асмодей, держа в руках мечи Серафима.

— Владыка, — склонив голову, произнес Аластор. Положив руку к нему на плечо, демон блуда покачал головой в знак того, что решение касательно судьбы узницы принято окончательно и бесповоротно.

Дэлеб, сверкнув полными ненависти глазами, даже не поднялась со своего места. Такая же упрямица, как и ее повелитель. Тот тоже скорее примет смерть, чем поступится принципами.

— Выходи, — прорычал он, снимая с раскаленной докрасна решетки тяжелый затвор.

— И что будет? Если желаете меня убить, в том нет необходимости, ваш яд уже вынес мне приговор.

— Ты хотела сказать твой яд! — равнодушно поправил ее демон. — Я хочу оказать тебе последнюю милость.

— И какую же? — фыркнула демоница.

— Позволить тебе умереть смертью воина, — с этими словами Асмодей достал из ножен Аластора длинный меч, бросая его Дэлеб.

— Исход этого боя известен. Поистине героический поступок — бросить вызов слабому сопернику — женщине, неделю пролежавшей в забытьи, — презрительно заметила она.

— Твоими стараниями и я увечен! Твой яд, кнуты Люцифера, губительная сила пустоши, голод… едва ли я смогу сражаться даже в пол силы.

— Но даже это превышает мои возможности! Так в чем суть?

— Ты что-то путаешь, Дэлеб. Я не даю тебе шанса на помилование или спасение! Я предлагаю тебе умереть от руки, подписавшей тебе смертный приговор. На мой взгляд, это справедливо. Держи, — достав из кармана небольшой флакон, произнес Асмодей.

— Что это? — взяв бутылочку и изумрудной жидкостью, спросила она.

— Последнее достижение местных алхимиков, — пояснил демон.

— Жидкая сила? — изумленно произнес Аластор, осмелившись вмешаться в разговор. Даже для Преисподней этот эликсир, удваивающий силу, был редкостью, доступной лишь элите. Не многие рыцари решались на подобное приобретение, а уж раздавать его обреченным на смерть ради справедливости — щедрость немалая, особенно учитывая тот факт, что потрачена она будет напрасно.

— Да, — кивнул Асмодей.

Припав губами к чудодейственному флакону, демоница подняла меч, выходя из темницы в просторную залу, откуда мучители обычно наблюдали за страданиями грешников. Что ж, шансов даже с этой настойкой у нее все равно практически не было, а потому и смысл честной игры отпадал. Пользуясь тем, что Владыка отвлекся на разговор с Аластором, она нанесла свой удар, однако, не рассчитав скромные размеры коридора, прочертила острием по стене, высекая град искр, лишь вскользь задев Асмодея, рассекая левую половину лица от брови до щеки, а затем скользнула по плечу и руке. Кровь в одночасье хлынула из разорванной раны, застилая глаза алой пеленой, издав злобное шипение, демон отскочил в сторону, потянув за собой своего товарища, обнажившего небольшой кинжал.

— Не нужно, — остановив его занесенную руку, прорычал мужчина, взмахом меча отогнав от себя Дэлеб на почтительное расстояние. — Что ж, женщина не обязана биться, как мужчина, но вполне может умереть от его меча.

Поднеся клинок ближе к себе, Асмодей обхватил ладонью ледяную стать, проведя от острия к основанию, обагряя лезвие своей кровью. Впитав багровую дань до последней капли, меч запылал синим пламенем, отражавшимся в испуганных глазах Дэлеб.

— Это же… — одними губами прошептала она, воззрившись на золотую рукоять меча, крестовина которой представляла собой два распахнутых крыла с огромным изумрудом посередине. Лезвие из голубой стали, сплошь усыпанное енохианскими рунами сужалось к основанию, напоминая женскую талию, а острие имело золотое напыление, сияя ярче солнца при попадании света.

— Это меч Серафима — мой меч. Им я сражался за небесное воинство, им сражу и порождение Сатаны. От него падет и зачинщик восстания, клянусь.

Почему Асмодей именно сейчас решился поднять оружие, веками пылящееся на камине, не понимал никто. Может, хотел проверить его силу, может, решил вспомнить былые дни. Все знали одно: после падения с небес высшие демоны (те, кто не утратил священные клинки) сложили свои мечи, избрав иное оружие, возможно страшась всевышней кары.

— Что ж, я не буду желать тебе удачи, — произнес Асмодей. — Не прошу сражаться честно. Знай только, что я все сделаю быстро.