Уже смеркалось! Венера, покоряясь неизбежной ночи, скрылась за адской горой и кругом воцарилась зловещая тишина: затихли стоны грешников на погосте, демоны прекратили свои перешептывания и насмешки, а звук их чеканенных шагов, так звонкий прежде, растворялся в безграничных просторах, даже лавовые гейзеры, неустанно выплевывающие из своих недр тонны огненной жидкости, затихли. Боязливо оглянувшись по сторонам, демоны скучковались вокруг своего нового предводителя, ожидая его решения.

— Что застыли, трусы! — взревел он, стегнув их кнутом и тем самым расчищая пространство вокруг себя. — Неужели вы, будто мерзкие душонки, боитесь Ада? Это ваш дом, ваши бескрайние владения, а вас пугает тишина?!

— Они боятся не тишины, — равнодушно заметил Асмодей, — а того, что за ней последует!

— И то верно, — с безмятежной улыбкой отозвался Абаддон, в мгновение ока обнажив свой двуручный меч. Описав острием полукруг, он обрушил всю свою мощь на ничего не подозревающую стражу, которая от неожиданности бросилась в рассыпную, наталкиваясь на сопротивление схоронившихся в скалистых расщелинах воинов — сторонников демона войны.

Война была их призванием, кровь — пищей, а лязг мечей — усладой для слуха. В ряды своей стражи Абаддон набрал умелых и кровожадных воинов, отъявленных грешников, которые в Аду приняли помазание и демонское проклятие. Когда-то смертные, они стали жесточайшими демонами Преисподней и верными сторонниками своего повелителя. Повинуясь его воле, они устроили жестокую сечу, обрушивая на загнанных в угол собратьев весь свой гнев. Не многие из эскорта отважились на сопротивление, и никто не смог уйти с поля боя. Смерть собрала новую жатву, а адская земля обагрилась демонской кровью.

Не сразу поняв суть этого маневра Асмодей, пользуясь наступившей суматохой, перевернувшись в седле, что было сил ударил в бока своего кошмара. Встав на дыбы, зверь издал душераздирающее ржание, но Абаддон успел ухватить его за поводья, притянув к себе.

— Вот оно безрассудство во всей красе, — прошипел демон, кинжалом перерезая веревку, смоченную святой водой, что сковывала руки Асмодея. — Нужно убираться! Они сами справятся. — Не дав товарищу опомниться, Абаддон стеганул лошадей, которые во весь опор устремились по горному серпантину, подгоняемые не только тяжелым хлыстом, но и страхом.

— И что это было? — прорычал Асмодей, нагоняя демона.

— Ум, ловкость и находчивость. Как ты верно подметил на днях, я не могу предать Люцифера, но и очертя голову бросаться в бой, не имея ни шанса на победу, не стану. Особенно, если твой враг предлагает тебе выбор.

— Вельзевул узнает о твоем предательстве.

— И пусть! Мне удалось выиграть время. Осталось только грамотно им распорядиться. Неужели ты думаешь, что не имея за спиной тыла, я действительно бы отправился в эту вылазку? О, нет, мой друг! Я не настолько опрометчив. Все это время мои лазутчики следили за нами, дожидаясь того момента, когда я дам знак к нападению. И когда мы оказались достаточно далеко от врат в Чистилище, они явили врагу свой грозный лик.

— Но как тебе удалось обмануть Вельзевула и уговорить его отдать тебе командование над его гарнизоном?

— У меня в рукаве припрятан козырь на этот счет, — с усмешкой ответил он. — И, если позволишь, пока я сохраню его в секрете.

— Нужно оповестить Люцифера.

— Да. Врата находятся у Оазиса Жизни, там же, куда по твоим словам будут стягиваться угнетенные и недовольные.

— До него чуть меньше часа пути. При таком раскладе у нас есть небольшая фора.

Кивнув в знак согласия, Абаддон хлестанул своего двурогого кошмара, сорвавшись в дикую скачку вослед за Асмодеем. В ночи князь блуда ориентировался все же лучше, да и ночные вылазки предпринимал куда чаще своего воинственного собрата, так что его чутью вполне можно было довериться. Двигаться он предпочитал узкими и отдаленными тропами, стараясь не натолкнуться на конвои, блуждавшие по проклятым землям.

В своих нововведениях Вельзевул определенно превзошел в тирании своего предшественника. Если бы не щедрые душевные пожертвования и еще более щедрые лживые посулы, едва ли кто-то из демонов решился бы оказать ему поддержку. Но красноречия ему было не занимать, да и черти оказались публикой благодарной — падкой на обещания и весьма тщеславной.

Необходимое расстояние вопреки ожиданиям они покрыли к полуночи, за пару часов, но зато прошли незамеченными патрулями, и обошли Оазис Жизни, подойдя к просторному гроту, внутри которого находилась огромная зала с десятками тысяч нарядов, в которые облачались демоны, посещая мир людей. За ней, в дальнем углу, гнездилась зеркальная арка, служившая падшим порталом на землю.

Когда Люцифер пал, демоны Божьей волей оказались запертыми в Преисподней, но Владыка хитростью своей сумел обмануть небесных стражей, стоявших у запечатанных магией врат, искусил их и опорочил души. Поддавшись притягательным порокам, ангелы сняли печать Творца, став последними демонами, принадлежащими прежде к рати Господа.

Много раз ангельское воинство пробовало захватить утраченный портал, но ни одна их попытка не увенчалась успехом. Демоны, познавшие вкус жизни на поверхности, готовы были на любые жертвы во имя столь желанной цели. Со временем устав от войны, а точнее придя к некоему консенсусу, бои сошли на «нет», и демоны, благословлённые дланью Люцифера, получили возможность совершать набеги на землю.

Истинную цену этого договора не знал, пожалуй, никто, кроме хозяев двух миров: Бога и Дьявола. Сделки, сделки, непрекращающиеся… Казалось, они творили этот мир, вершили его историю, даже высшие силы не поддавались этому соблазну, играя с судьбами всего сущего, словно с марионетками в кукольном театре. И глядя в зеркальную гладь портала, разделяющего жизнь и смерть, каждый видел свою истинную сущность, опороченную душу, которую не могла скрыть магическая маска.

Каждый раз подходя к этому зеркалу, Асмодей видел ни привлекательного мужчину, коим его сотворил Господь, ни злобного уродливого демона с трехликой маской, каким его сделала Преисподняя. Он видел свою искалеченную душу, развращенную и эгоистичную. Это зеркало отражало его пороки, придавая им внешне извращенную форму. Его лицо принимало суровое выражение и становилось более изможденным, на левой щеке зияла дыра, сквозь которую виднелись зубы. Кожа на обезображенной половине лица кое-где была сморщена и видом напоминала высушенный изюм; на скуле она вовсе лопнула и обнажала лицевую кость. Плоть его имела серовато-синюшный трупный вид, однако по структуре больше напоминала усохшую кору. Малоприятное зрелище, которое с годами становилось еще более неприглядным.