Шрифт:
– Кто твой хозяин?
– Падла! – прошипел коротышка. – Я – советник зесара! Тебе конец, сопливый недоумок!
Юба рассмеялся в лицо врагу.
– Мерзкий старый скряга! Радуйся, что сберег золото ценой жизни!
Он ударил итхальца кулаком под ребра и, схватив за капюшон, полоснул клинком по дряблой шее. Отрезая голову Фирма, мулат размышлял, до какой мерзости может дойти человек, подкладывающий красавицу-жену под других мужчин ради экономии на паразитах и соглядатаях.
Эбиссинец не сомневался, что Сефу будет доволен таким подарком и исходом дела.
До букцимарий оставалось три дня.
В главном храме Туроса, который по праву считался высшим достижением архаического периптера , шла церемония бескровного жертвоприношения. Паломники толпились у входа во внутреннее святилище – целлу. В ней, перед занавесями, скрывающими гигантскую статую божества, уже собрались жрецы и служки. Рабы лили оливковое масло в особые углубления между черными мраморными плитами пола. Дневной свет падал широкими полосами, словно вступая в бой с темнотой, что казалось Неро особенно символичным.
Советника и двенадцать военачальников провели под сводами арки, украшенной золотыми и свинцовыми фризами. На них древние герои бились с чудовищами земными и подземными, усмиряли гнев морских тварей, поднимались к небесам на крылатых лошадях.
В сокровищницу храма позволили войти только Неро. Прочтя короткую молитву, он быстро шагнул за ширмы и увидел Эйолуса. Старик восседал на богато украшенных носилках. Вокруг суетились невольники, поправляя мантию, драгоценности, раскладывая у ног первожреца необходимые для ритуала предметы. Седой храмовник напоминал мумию: его кожа стала коричневой и морщинистой, глаза выцвели, правую половину лица перекосило.
– Мой бедный друг! – воскликнул советник. – Я принес тебе худые вести.
Эйолус чуть пошевелил левой рукой, здороваясь с гостем.
– Вчера ночью жестоко убили Фирма. Мерзавцы заманили его в ловушку, пронзили грудь и обезглавили.
По щеке первожреца скатилась одинокая слеза. Выдержав паузу, Неро продолжил:
– Нет сомнения, что такое злодейство совершено с личного одобрения Руфа. Он поставил себе цель избавиться от всех нас. Боюсь, следующей жертвой изберут меня.
Храмовник сжал кулак и ударил по подлокотнику кресла.
– Я привел сюда шесть архигосов и столько же легатов, – тучный мужчина промокнул лоб платком. – Здесь все, кого ты знаешь: Кальяс, Дариус, Силантий, Джоув. Сотни Домов покинули столицу, но еще есть те, кто готовы дать отпор подстрекаемой Руфом черни. Понтифекс не оставил нам выбора. Войска в трех днях пути от Рон-Руана, но если поторопить командиров, легионы вступят в город еще до окончания букцимарий. Клянусь Бессмертными, я не хотел подписывать приказ, надеясь на лучшее. Руф развязал войну, и нам придется или драться, или распрощаться с головами.
Из груди Эйолуса донесся тихий хрип. Старик поднял к небу указательный палец, а затем наставил его на собеседника.
– Спасибо, – твердо сказал Неро. – Благословение Туроса теперь очень кстати. В войне Богов крайними всегда оказываются смертные. Я пришел воздать почести Копьеносцу и испросить совета. Если имеется способ одолеть паучьих демонов, пускай укажет его сейчас, до того, как они вновь предпримут атаку.
Храмовник стиснул кулак и направил вверх большой палец, символизирующий вынутый из ножен меч.
– Да, ты прав, Эйолус, – вздохнул советник. – Тем, кто не умеет ценить слова, придется услышать голоса мечей. Мы могли бы договориться мирно, но Руф повернулся к нам спиной. Он не пожелал участвовать в Большом Совете. Он подослал убийц к Алэйру, обозвав его «врагом Варрона». Пауки надругались над телом Фирма. Я не готов молча ждать смерти. Лучше погибнуть в бою, чем от предательского тычка в спину.
Старик жестом велел рабам поднять носилки. Сегодня он намеревался молиться так истово, как никогда прежде. Неро отодвинулся в сторону, пропуская свиту первожреца. Советник решил не уходить до конца церемонии, и непременно преклонить колени перед золотой статуей великого Копьеносца, однажды подарившего людям свет.
Восемь лампад напоминали Джоуву глаза священного Паука. Легат шел под этим проницательным взором, сминая сандалиями разбросанные по полу храма крылья бабочек. Вечерняя молитва подходила к концу и Руф прощался с прихожанами коротким наставлением. Сегодня он вел речь о любви.
– Мне случалось видеть рабов, приносивших господину клятву верности и следовавших ей, невзирая на самые чудовищные его злодейства, – строго говорил понтифекс. – Они любили и почитали хозяина больше жизни. Они полагали слова деспота выше всяких законов. Они не желали ни женщины, ни детей, ничего, сверх дозволенного собственником. Они узрели в нем божество и несли на кровавый алтарь свои тела и души. Этот идол, порочный, слепой и жестокий, требовал любви принуждением или обманом. Я спрашиваю вас, разумно ли любить оскорбляющего, унижающего, несущего в руке плеть? Разумно ли пугаться гнева господина, если сам он вызывает только отвращение? Нет, не любви жаждут волки от овец, а признания их власти и безоговорочной покорности. Они опьянены правом распоряжаться чужой судьбой, казнить и миловать по одной лишь прихоти, но давно не употребляют его во благо. Кумиры, несущие боль, должны кануть в воды озера забвения. Мы пропоем гимны иным: способным не отнимать, а дарить; не приказывать, а советовать; не карать, а прощать. Мы откроем сердца тем, кто явит пример бескорыстной любви, чистоты помыслов, доброй совести, заботы и милосердия. Ищите близости не в сплетении тел, но в единстве душ, потому что нет союза крепче и священней, богатства дороже и счастья необъятнее. Любовь – хозяйка над всеми чувствами, она – парящая птица, а блуд и прелюбодеяние – скользкие змеи. Почитайте дорогого вам человека больше, чем себя. Будьте готовы испить вместе чашу горечи до последней капли. Смотрите на него без желания обладать, властвовать, воспользоваться, ибо это путь во тьму. Не оскверняйте дружбу завистью, ложью и предательством. Цените того, кто рядом с вами в трудный час, не ради благодарности, а по зову сердца.