Брай так и не смогла больше уснуть, она бродила по квартире, рисовала, курила и пила кофе, а когда звон колокола Собора оповестил о восьми часах, набрала знакомый номер.

В трубке долго раздавались гудки и девушка переживала, что человек на том конце провода спит и не сможет ответить, но тут раздался щелчок и такой родной голос проговорил:

— Брай, детка, что-то случилось?

— Привет, Том! — выдохнула девушка. — Все в порядке! Просто соскучилась!

— Ты не звонила старику уже долгое время! Точно, все хорошо?

— Не называй себя стариком! — Брай улыбнулась и почувствовала, как напряжение уходит. — Прости, что так долго не звонила, было много работы. И…

— Солнышко?!

— Мне не с кем больше поговорить, — девушка тяжело вздохнула и села за стол. — Боюсь, только ты сможешь меня понять. Готов принять исповедь по телефону? — рассмеялась она.

— Рассказывай!

Брай всё ему рассказала: о новой работе, что так вдохновила, о статуе, что мистически её завораживала, о снах, что стали преследовать её и о воине, что был в этих снах.

Она знала, Том не станет над ней смеяться, он слишком уже давно привык к странностям своего приемного ребёнка.

Он был близким другом её матери и по совместительству священником в небольшом городке на севере Ирландии. Когда Брай исполнилось пять лет, и мама умерла от долгой болезни, Том взял её к себе. Он растил её, став ей отцом, которого у неё никогда не было.

Благодаря ему она стала рисовать, он вдохновил её на то, чтобы пойти учиться на реставратора. И когда она, помотавшись по Европе, решила на время осесть в Париже, он тоже её поддержал. И вот сейчас, слушая его размеренное дыхание в трубке, Брай чувствовала, как на душе становится легче.

Она попрощалась с опекуном и набрала номер Виолетт, если повезет, им удастся пообедать на Монмартре.

***

На следующий день она приехала в Собор к десяти, позволив себе немного поспать.

Её встретил Офир, провел на башню и примостился в углу, наблюдая за работой. Брай его присутствие совершенно не мешало, она достала из сумки несколько круглых щеток для шлифовки, подтянула провод удлинителя, нацепила маску и очки и стала шлифовать места, которые реставрировала.

Через три часа, удовлетворенно потянувшись, она смахнула широкой кистью пыль и, повернувшись к Офиру, проговорила:

— Работа закончена!

Мужчина молча исчез за дверью, когда Брай сложила свои вещи обратно в сумку, монах вернулся с отцом Саливаном. Тот обошел статую несколько раз, почти утыкался носом в камень, но Брай видела, он не может найти следы реставрации, её распирала законная гордость.

— Великолепно! Вы, действительно, мастер!

— Спасибо! Больше не кидайте на неё тяжелые предметы, — пошутила девушка, и священник улыбнулся.

— Идёмте, я выпишу вам чек!

На прощанье святой отец крепко пожал ей руку, и довольная Брай отправилась в банк, где обналичила чек на достаточно кругленькую сумму, часть денег положив в ячейку на предъявителя, так когда-то советовал ей один приятель.

И взяв себе тысячу франков, отправилась в магазин.

Купив сыра, багет и бутылку белого вина, она устроила себе маленький праздник, который вполне заслужила.

***

Допивая второй бокал, Хьюз услышала дверной звонок, выключив музыку в колонках, она подошла к двери и, посмотрев в глазок, улыбнулась.

— Мой рассказ звучал столь безумно и пугающе, что ты решил немедленно прилететь? — распахивая дверь, Брай посторонилась, пропуская в квартиру опекуна. Улыбка сползла с её лица, когда за спиной Тома она увидела отца Саливана и двух монахов, в одном из которых узнала Офира, лицо второго скрывал широкий капюшон. — Только не говори, что ты решил изгнать из меня дьявола, а то это будет смахивать на сюжет дрянного фильма об экзорцизме.

— Не богохульствуй! — на автомате одернул её Том, они прошли в гостиную. — Отец Саливан и я — старые друзья.

— Так, стоп! Я теперь вообще не понимаю, что тут происходит!

Брай словила удивленные, почти шокированные взгляды отца Саливана и Офира, который те устремили за её спину.

Обернулась — мужчины смотрели на мольберт с картиной, которую она нарисовала на днях.

Это был портрет воина, облаченного в кожаную кирасу, подчеркивающую мощную грудь и обнажая сильные руки, на голову которого был накинут капюшон. Мужчина на портрете взирал на зрителей свысока, взгляд излучал силу и превосходство, а рот был упрямо сжат.

— Матерь Божья! — на латыни прошептал святой отец и перекрестился.

— Вообще-то, на Божью Матерь он никак не похож, — так же на латыни ответила ему Брай.

Священник испугано икнул.

— Эй! Уважаемый! — крикнула девушка нахалу в капюшоне, что стал бесцеремонно рыться в её рисунках. — Вам не говорили, что трогать чужие вещи некрасиво!

Она ткнула мужчину в плечо, и тот резко развернулся. Капюшон сполз, и Брай резко отпрыгнула, застыв с открытым ртом. Она медленно обернулась, смотря на портрет, а потом снова на монаха. Ошибки быть не могло, перед ней стоял плод её больного воображения.