– Есть такое понятие как «факты» и против них не попрешь. Оправдания твои мне не нужны. Я тебе не Роман, и сопли-слезы на меня не действуют.

И почему-то мне стало так обидно, но показывать этого не буду. Я проглотила комок рвущихся рыданий

– Зачем ты меня сюда привез?- Голос слегка дрожал, но я старалась взять себя в руки.

– Хочу расставить все точки над «и».
– Он подошел к дивану, на котором я сидела так близко, что наши колени соприкоснулись. Большой мужчина, когда ты смотришь снизу вверх, казался просто огромным. И пугающим. После всего, что случилось, я просто не знала чего от него ожидать. Почему он так близко подошел? Начнет пугать и измываться словами, или применит какие-то физические действия? Почему-то ничего хорошего от него я не ожидала. Может раньше эта гора мышц меня бы и восхищала, а вот сейчас он казался просто куском дерьма.

Он стоял и покручивал в руке бокал с коньяком, всматриваясь в янтарный напиток. И казался таким расслабленным, спокойным домашним, но это была только маска, я то знала.

– Так вот Рита, начнем с того, что бы я тебе делать не советовал. Первое - это жаловаться кому либо, на свою «горькую» участь. В особенности подружке Кате, если ты, конечно, не хочешь, чтобы у нее, и у ее семьи, начались большие проблемы.
– Мой скептический вздох его приостановил. Он помолчал некоторое время, наверное думая, стоит ли посвящать меня во все тонкости его угроз. Возомнил себя Богом.

– Мне стоит некоторое время посидеть за компьютером, и Катин муж окажется судимым, а как следствие и безработным. Сама она, по свидетельствам очевидцев может оказаться пьяницей и наркоманкой. И когда у нее будет стоять вопрос отстаивать свою семью, чтобы не забрали детей у «такой» мамы, или пытаться как-то помочь подруге, как ты думаешь, что она выберет?
– Наверно ужас был написан на моем лице, потому, что он хмыкнул и довольно оскалился.

– Я думаю, ты понимаешь, кому бы ты не пожаловалась, я найду рычаги управления на этого человека. Второе - я бы не советовал тебе куда либо убегать и прятаться. Во-первых ты далеко не убежишь, поскольку информация о беглой преступнице с твоим фото будет транслироваться по всем каналам, а во вторых, когда я тебя найду, а я тебя найду, я тебя накажу. И учти, что там, в кабинете, то было не наказание.
– Да и подумай, выдержит ли мама с ее больным сердцем всю ту информацию, что польется с экранов телевизора, в случае твоего побега.

– А советую я тебе смириться и не делать мне нервы. Радостно вилять задницей, когда я захочу, и послушно раздвигать ноги, когда у меня встанет.- Он стоял, нависая надо мной и улыбался, так самоуверенно, прекрасно понимая, что я сейчас полностью в его власти, и возразить что-либо не могу.

А я после всей его тирады, кажется, просто потеряла чувство страха. Я молча открывала и закрывала рот не зная с чего начать свою гневную отповедь. Как бы побольнее ударить его словами, если уж физически не получается никак. И это его «смириться» меня вывело из себя больше всего. Я еще с детства не переносила этого «смирение и послушание». Наверное, и в Церковь постепенно перестала ходить именно потому, что всем этим смирением и послушанием мне казалось меня там пытаются сделать безмолвной и бесправной идиоткой. Не буду я такой! Я имею свое мнение свою точку зрения и сама чего-то стою. Я личность, а не чья-то тень, которая смиренная и послушная, перед кем-то пресмыкается и прислуживает. Не доросла я еще до этого «смирения и послушания», не осознала всего его глубокого смысла. Во мне еще кричал мой юношеский максимализм, вера в то, что сама не пустое место.

– Да не пошел бы ты...
– увидев опасный блеск в его глазах и вспомнив о саднящем горле я перефразировала свою речь и изменила ранее задуманный пункт назначения его ходьбы, - лесом!
– у меня потихоньку сносило крышу и уже даже чувство самосохранения отодвинулось куда-то в сторону, перед наступающей истерикой.

– Я никогда никого безропотно не слушалась, сколько себя помню. Да, прислушивалась, шла на уступки, но безоговорочно, молча, как идиотка, никого не слушала и слушать не буду. И мне уже все равно, чем ты мне угрожаешь и что со мной сделаешь.
– Я на мгновение приостановила свою громкую речь, потому что запыхалась от нахлынувших на меня чувств.
– Не в то время ты со своими собственническими замашками родился, на дворе не тот век. Женщины имеют такие же права, как и мужчины, а рабство давно позади.
– Я попыталась оттолкнуть его и встать. Хотелось не так ущербно себя чувствовать, смотря на него снизу вверх, как собачонка вымаливая косточку у хозяина. Мои попытки остались безрезультатными.
– Отпусти меня!- Я все громче и громче высказывала свое наболевшее, а последнюю фразу прокричала и толкнула его ногой в коленку.

Он отошел на шаг, и со словами «остынь», вылил мне в лицо содержимое своего бокала. Меня ошарашил такой поступок. Как-то не по-мужски это. Я, молча, сидела и глядела на него, раздувая от возмущения щеки и хлопая ресницами. Спирт, попав в глаза, начал щипать и слезы сами собой покатились по щекам.

– Ванна дальше по коридору. Иди, приведи себя в порядок.
– Он отступил, давая мне подняться, и рукой указал направление - потом я отвезу тебя домой.

После слов «отвезу тебя домой» меня как ветром сдуло. Я уже грешным делом подумала, что мне вообще не позволят выйти из этой квартиры. Как не противно было это осознавать, но бокал коньяка вылитый на голову вмиг погасил мою истерику. Действенный метод.

Он действительно через двадцать минут отвез меня домой, напомнив, что работу никто не отменял и завтра, как и обычно, на рабочем месте должна быть вовремя.

РИТА

Когда Рита вошла в кабинет - ни дать ни взять - святая невинность. И этот растерянный взгляд - правдоподобно. Но не для меня. Я то знаю правду, и вот эти все штучки просто ни к чему. А чего только стоит ее поведение - все строго, официально, как будто свысока. Может кто-то это называет воспитанностью, но я это воспринимаю как заносчивость.

Любой другой человек уже дрожал бы, нервничал, расспрашивал, что же случилось. Она же с огромным, я бы сказал, железным спокойствием ожидает, как ей и было сказано. Хоть бы ногти грызла, что ли? Я специально заставил ждать ее половину дня, даже в туалет предложил пройтись с конвоем. И где ожидаемая истерика? Молча сидит, и ждет своего времени. И это ее спокойствие меня выводит из себя даже больше того, что она натворила. Так хочется ее растормошить, сбросить эту маску чопорности, оголить чувства, увидеть эмоции. И я оголил и не только чувства.