Иногда бывает полезно вовремя остановиться.

Жежен был интеллигентен, скромен и молчалив.

Когда девушка, обычно отдыхавшая в соседнем со мной шезлонге, сказала, что он пишет стихи, я даже тихонько присвистнула: бедолага еще и поэт! Наверное, только поэт мог вытерпеть такую материнскую заботу… Жежен, кажется, свои кандалы даже не замечал.

Соседка передавала добытые сведения: они из Парижа, супруг мадам Грендель весьма состоятелен, он торгует землей в Париже, Жежен закончил учебу, но поработать не успел – заболел. У него поражено только левое легкое, и то немного, но бдительная мама немедленно повезла единственного сына на курорты. Они были в Арозе, а вот теперь в Клаваделе. Жежен действительно пишет стихи, только хорошие или нет – соседка не знала, она не читала по-французски.

Жежен много гулял, много лежал с книгой в шезлонге, несмотря на все увещевания матери, мало ел. Мадам Грендель следовала за сыном неотступно, они даже жили в одной комнате!

От безделья я начала наблюдать за Жеженом. В его руках почти всегда была книга, говорили, что с каждой почтой приходит посылка для Гренделей. Мадам читала едва ли, значит, все для Эжена.

Однажды в час положенной прогулки что-то заставило мадам Грендель остаться в комнате, и Жежен отправился один, вернее, мы шли довольно большой компанией. Нечаянно я оказалась рядом с ним, Жежен даже протянул мне руку, чтобы помочь перешагнуть через какое-то препятствие.

Сначала разговор не клеился, хотя мы явно испытывали взаимный интерес, просто Жежен очень плохо говорил по-немецки, а я по-французски. Но постепенно тарабарская смесь слов помогла наладить контакт.

Неожиданно я попросила его прочесть свои стихи. Жежен страшно смутился, но прочел. Я мало что поняла, однако звучало хорошо, юноша явно дружил с рифмой.

Что-то заставило меня объявить, что моя близкая (!) московская подруга тоже пишет стихи и даже печатает книги (о литературных опытах своей собственной матери я почему-то промолчала).

– Марина недавно вернулась из Парижа, изучала в Сорбонне старую французскую литературу. Вы не встречали там Марину Цветаеву?

А что если Жежен знаком с Мариной и напишет ей о нашей «дружбе», а та опровергнет? Ну и ладно, не очень-то нужно!

Но Жежен не был знаком с Цветаевой, он сбивчиво попытался объяснить, что вообще не учился в университете и никого из поэтов не знает.

Это придало мне уверенности, и я объявила, что это только пока, что у него великое будущее, поскольку стихи хороши и непременно будут напечатаны!

Жежен смутился еще сильней, оказывается, его родные вовсе не считали сочинение стихов серьезным занятием, им семью не прокормишь. Я удивилась, разве мсье Грендель не имеет средств, чтобы его сыну приходилось кормить семью?

Мой новый приятель подтвердил, что его отец весьма состоятелен, но считает, что у мужчины должна быть специальность и дело в руках, чтобы его семья ни в чем не нуждалась.

Разговор становился категорически неинтересным, и я перевела его на красоту, нас окружавшую.

О себе сказала коротко: русская, из Москвы, отец (зачем ему знать, что отчим?) – адвокат, приехала одна, поскольку компаньонка в последний момент заболела, а мама сопровождать не могла, ведь на ней весь дом, прислуга сама не справится. Это звучало вполне респектабельно.

А еще назвала свое имя: Галя. Почему так? Не знаю, вспомнила то, как называла меня мама.

Жежен почти обрадовался:

– Гала? Ты похожа на праздник!

Мы уже на «ты» или он просто плохо знает немецкий? Но я была согласна, как и с французским толкованием названного имени. Гала-праздник… Почему бы нет?

Хорошая погода, красивые окрестности, чистейший воздух, с утра ни единой попытки кашлять, рядом интеллигентный француз, отец которого торгует недвижимостью в Париже… Праздник.

Только долго ли продлится? И вообще, как надолго мы с вот этим Жеженом на Земле?

Думать об этом не хотелось, лучше обсуждать заснеженные вершины, темную еловую и сосновую зелень, приближение весны и прочее.

Я заметила, что в местах, подобных Клаваделю, большая часть приговоренных делится на две категории. Одни только и говорят о своей болезни, анализах, обследованиях, забывая и о будущем, и о том, что живут среди природной красоты. Другие, наоборот, старательно делают вид, что приехали в санаторий чуть ли не по ошибке, что «доктор прописал немного отдохнуть», а кровь на платочке от порезанного пальца (или «десна опять кровоточит»), они строят планы на следующее десятилетие, причем планы обязательно нереальные.

И те, и другие действительно приговорены.

Через год пребывания в санатории я научилась безошибочно определять, кто выживет, а кто нет, кто вернется сюда вскоре, а кто покинет Клавадель надолго, если не навсегда. И отказ от планов на дальнейшую жизнь, и нереальность лелеемых означает гибель. Планы должны быть реальными, даже если другим таковыми не кажутся. Физически, а не эмоционально реальными.

Уезжая из Клаваделя в Москву, я точно знала, что мои планы именно таковы – они исполнимы физически, хотя потребуют максимума эмоционального труда. Но тогда до возвращения оставалось еще полтора года…