Я прямо-таки осязал, как внутри у него все кипит и бурлит, как ярость поднимается к горлу, к глазам. Вот он в бешенстве раскрыл их, прошипел:

— Нет уж, по-вашему не бывать! Не всякий согласен, как вы, пан шеф, чтоб его на лопатки уложили!

— Ну что ты, такая пустяковая жертва…

— Неужто вам себя жалко?! — удивился Обадал и громко засмеялся.

— Нет. Просто объясняю, где моя ошибка, чтоб ты ее не повторил. Так что лучше сматывайся с этой работы, не то станешь вторым рогоносцем.

— И не подумаю, — возразил он. — Я простой дорожный мастер. Простые женщины от мужей не уходят. Они ведь простые.

— С одной стороны, на тебя давят миллионы обязанностей. Снежные заносы или вот пресс в Рудной. С другой стороны, жена, которая не желает, чтоб были у тебя все эти заботы и бессонные ночи.

— Что же вы-то не уходите?

— А я не мог бы жить без этих треклятых бессонных ночей!

В дверь постучали. Я пошел открыть — за дверью стояла Илона. Обадал поднялся.

— Кстати, как там соль, Обадал? — спросил я. — И шлак, и песок… Смешали?

Илона вошла. Она не знала, остаться ей или лучше уйти. Спрашивала меня взглядом. И ждала, чтоб Обадал вышел.

— Свалили на площади, — ответил тот. — Вы ведь мимо проезжали.

— Вот как. Не заметил я. Все снегом занесло.

— А снег не тает, — разочарованно протянул он.

— Увидим, как будет на дорогах, в больших масштабах. Пробьем дорогу стругами, потом на четырехсантиметровый слой снега насыплем этой смеси. Соль разъест снег, останутся шлак с песком, и первый же мороз пришкварит их к покрытию.

— Здорово, Зборжил, — сказала Илона. — Вы настоящий мужчина. Покажите им, что не боитесь.

— Да так уж сколько лет делается. Что тебе, Илона?

— Покурить захотелось. В женской комнате девчата дрыхнут. И Бальцар на боковую отправился. Осталась я одна.

— А тебе что, неохота? — буркнул Обадал.

— Не могу я заснуть. — Илона вынула сигарету.

Она стояла совсем близко от меня, подняла черные ресницы:

— У вас печальные глаза…

— Тебе бы тоже отдохнуть, Илона, — настаивал Обадал. — Осталось меньше часа…

— Да что вы меня гоните? Сами, что ли, спать хотите?

Обадал обиженно усмехнулся. Склонил голову к плечу. Он был бледен от бессонных ночей.

— А что, я бы не прочь вздремнуть…

Он оглянулся на меня — что я скажу, ждал разрешения, готовый за это исполнить любое мое желание.

— Валяй, Обадал. Поди поспи часок.

Он вышел. Я сидел у стола с телефоном. Илона подошла ко мне сзади. Погладила по голове.

— Дай прикурить…

Закурила, стряхнула пепел на пол. Ее теплая ладонь забралась мне под рубашку, ласково погладила плечо. Тепло, исходящее от нее, было мне приятно. Я поднял голову. Илона совсем близко… Комбинезон она сняла, зеленый свитер обтягивает полную грудь.

Я поцеловал эту грудь. Илона прижалась ко мне.

Я не знал, что делать. Яркий свет резал глаза. Окна ослепли, запорошенные снегом.

Я отодвинулся вместе со стулом.

— Милый, — сказала Илона, — я просто глупая, что так тянусь к тебе. Но ничего не могу с собой поделать…

— Ты хочешь жить со мной? — услышал я свой голос.

— Конечно, хочу…

Она обняла меня и тихонько поцеловала в волосы.

— Подходящее время и место для таких разговоров, правда?

— А ты не мог бы жить со мной, Йозеф, мой бедненький, мой рогатенький лесник?

— Наверное, нет, Илона. Я пьян. Выпил два полных стакана. Можешь представить, как от меня пахнет.

— Чувствую. Даже в коридоре слышно. Вьюга пахнет сливовицей.

— Ты правда хочешь со мной жить?

Она перегнулась через мое плечо стряхнуть пепел в пепельницу, прижалась грудью.

— Я была бы верна тебе, — и опять поцеловала.

— Меня вечно не бывает дома. Все время мотаюсь…

— Ничего.

— И я не привык каждую ночь спать в своей постели.

— Брось. Зачем ты так говоришь? Меня это не пугает, Йозеф. Я не обижусь, если ты иногда не будешь спать со мной.

— Это я уже слышал.

— От нее?

— Да.

— Не надо о ней. А мне это все не страшно, я-то знаю, такая у тебя работа.

— Я совсем не тот, каким ты меня знаешь.

Она задумалась. Докурила сигарету, ткнула окурок в пепельницу.

— Я тебя знаю с худшей стороны. И вот видишь — все-таки влюбилась. Остальное в тебе — лучше.

— Пожалуй, верно, — сказал я, — только не умею я так себя поставить, чтоб и люди это увидели. Это может разглядеть лишь тот, кто хочет и у кого есть время.