Шрифт:
– Чего таиться, если был под пятой врагов пару лет? Кому положено знать о твоём прошлом те знают. Кому "страна советов" доверяла оберегать покой и целостность"?
Если отец был "вражеским прислужником" всякий, не испытавший коллаборационизма, в минуты высшего душевного подъёма мог уколоть отца "вражеским прихвостнем", но внутренним чутьём, если оно не крепко залито, понимал: "мужик нормальный, до звания "изменник родины и предатель" вроде не дотягивает...Свой..."
– Статья "служение врагам" содержит массу параграфов и впредь не собирается худеть.
– Смотря с какой стороны подойти к вопросу: в отечестве были времена, когда за кражу катушки ниток на швейной фабрике виновного изолировали от общества на десять лет по статье "кража двухсот метров пошивочного материала". Ужасающая честность!
– Как звучит! Столько украсть!
– нет прощения расхитителю социалистической собственности!
Одновременно обитателей сельской местности "родная власть" прятала в лагеря за "колоски".
Колосок - понятен, осязаем и ценен, за колосок можно и убить, но почему сажали за неверную расшифровку "РСФСР" - никто из историков не объяснил. Пробел в знаниях, ничуть не думая о последствиях, исправила мать:
– Ребята, Смотрите, Федька Сопли Распустил!
– согласные с переводом подлежали не меньшему наказанию, чем расхитители колхозного имущества (колоски) и похитители "двухсот метров пошивочного материала"
– Когда над новой властью глумились многое потерявшие в прошлой жизни понятно, но почему люмпены издевались над "федькой"?
– По одной причине: веками пребывала "матушкой-Расеей", а тут враз в какую-то "рсфср" превратилась с требованием любить и уважать. Набирай: "любовь к родине прямо пропорциональна благам, кои родина позволяет сильным и наглым стричь покорных - и обратно пропорциональна срокам отсидки, когда стригали переходят край".
– Закон пояснить не мешало, труден в толковании...
– Закон должен быть труден в толковании, а если прост и понятен - это не закон, издевательство. Чего пояснять? Пояснения старые: "много взял - мало получил", отсидку много берущих и "отсидкой" грех называть.
Нет слов, коими смогу рассказать о падении отца в бездну служения врагам (Германские железные дороги), а потому пущу в дело готовые, литературные блоки и штампы, а равно и другое, что подвернётся под руку. В сознании когдашних коллаборационистов сидели два страха:
а) враги военные люди, а где военные там стреляют, а где стрельба там... там попасть под горячую руку и сгинуть ни за понюх табаку проще не бывает. Второй страх пребывал в будущем неизвестной длины и назывался "что будет со мной, когда немцев попрут и наши вернутся"!?
– что "наши" по возвращении разъяснят заблуждения на тему кто "наш", а кто "чужой" и сколько вражеских прислужников задумывались об этом сведений не имеем. Прозевал, пропустил, не выяснил в своё время набор страхов и душевных мук, кои терзали отца на службе врагам.
– Займись савецкая власть постановом к стене служивших врагам на занятой территории - так, глядишь, половина России в центральной части осталась без населения.
– Не преувеличиваем?
– Нет. Набивай: "под руководством старшего напарника из немцев отец принимал участие в сопровождении вражеских грузов по недавним "стальным магистралям страны советов" Мягкая формула, обтекаемая. Было?
– Было...
– За враждебное действие против "страны советов" получал от врагов оплату?
– Чего стоила работа - то и получал. Не больше и не меньше. Отличие врагов от "друзей", те дармовщину не признавали.
– Батюшка пребывал в коллаборационистах два года?
– Ну, было, ходил... Чего спрашиваешь?
– С родителем ясно, но как жили "стойкие совецкие люди, не запятнавшие честь и достоинство совецкого человека служением врагам, чем два года оккупации пропитание добывали, откуда "стойкие" корм получали? Если через линию фронта снабжались - ради чего и как? Авиацией? Был хотя бы один налёт савецкой авиации, когда сверху вместо бомб сыпались макароны и прочие крупы?
– Не упомню... прозевал... прятался...
– Может быть хорошим потомство вражеского прислужника?
– Садоводы закон вывели "яблочко от яблони недалеко падает".
– Открытие садоводов смущало, но наше извечное "а Ванька кто!?" свело на "нет" смущение. Один ли достоин осуждения, одного "клеймить позором" в городе, где тысячи под врагами побывали? И потому, став взрослым и осознав глубину падения отца - не застрелился, не удавился, или каким иным способом не произвёл "расчёты с жизнью от позора", но пришёл к выводу, спасшего от суицида: