Затем однажды твоя мама, Димпл, пришла ко мне. Он ехала на автобусе, встала не на той остановке и шла пешком в знойных лучах полуденного солнца до самого моего дома. Я смотрела на нее, у нее было красное лицо, и в руках она держала полиэтиленовый пакет с ее маленьким магнитофоном. «Расскажи мне свое видение всей этой истории», — сказала она.

Никто никогда не спрашивал о моей точке зрения на все эти события. Никто и никогда не спрашивал меня, почему я не любила свою святую свекровь. Тогда я рассказала ей. Сказала, что ненавидела ее бабушку за то, что она одна из всех на самом деле знала, что значит быть замужем за мужчиной, который вызывает у тебя отвращение своей глупостью, своим безрассудством, своей неуклюжей походкой и упорным безразличием. Она была единственной, кто должен был понять, и, тем не менее, она нас с ним поженила. А случилось это потому, что ей не было до меня никакого дела. Все это было тонким, красиво сыгранным притворством. В итоге, она любила только лишь себя.

Как только я вылила все мои скрытые, зажатые мысли во вращающуюся машину Димпл, они вдруг потеряли свою значимость. Ненависть слой за слоем и за что? «Какая разница? — кричало мое сердце. Что это за ужасная ненависть, которую я носила в себе столько лет подряд? Кому, кроме моих бедных, ни в чем не повинных детей и меня самой, я причинила боль этой ненавистью? Должно быть, я была сумасшедшей, если все эти годы таила в себе такую бессмысленную злобу. Я позволила ненависти незаметно уйти. Ненависть к моему мужу, его матери, жене Лакшмнана и моему ужасному циничному презрению ко всем им».

Вдруг я увидела свою невыплеснувшуюся любовь в маленьком лице твоей матери. Лакшмнан снова ожил для меня. Время пошло вспять. Прошлое призывало и переводило назад часы. Я все еще любила его. И думаю, что всегда буду. Неисполнение желания никогда не означает его исчезновения, а наоборот, только увековечивает его. Мы с Димпл присели выпить по чашечке чаю, и это было, словно я говорила с Лакшмнаном. Это было самое удивительное из всего, что со мной когда-либо случалось. После того как я попрощалась с ней, я закрыла дверь, прислонилась к ней и засмеялась. Да, я была ей благодарна. Теперь я поняла, что мои дети — это частичка меня. Когда они вернулись домой в тот день, я прижала их, напряженных и удивленных, к себе и плакала. Растерянные и испуганные, они пытались утешить меня, и я снова обрела их. Вот что сделала для меня твоя мама. Она помогла мне снова найти себя и почувствовать вкус жизни. Позволила мне снова увидеть Лакшмнана. В моем мире закончился дождь.

Той ночью я приоткрыла потаенный уголок в моей душе и достала ту яркую картинку, когда он впервые положил в рот кусочек фиолетового мяса. Того момента, когда он посмотрел на меня, чтобы увидеть, отвечу ли я на его взгляд. Того момента удивления и нарастающего желания. Того момента, когда лучи солнца наполнили комнату серебристым лунным светом. Теперь эта картинка, словно клад, хранится в моем старом сердце и останется там до моего последнего часа. Когда я узнала о его смерти, эта картинка, ни на миг не потускневшая, стала еще ярче. Возможно, в другой жизни мы снова встретимся и станем мужем и женой, в чем нам отказали в этой жизни.

А причиной, почему я все это тебе рассказала, дорогая моя Ниша, было то, что через два дня после нашей встречи твоя мама написала мне, что кассету, на которую она записывала мой рассказ, «зажевал» магнитофон, и сказала, что еще приедет за моей историей, но так и не сделала этого. Димпл никогда не делилась тем, что у нее получалось или не получалось сделать в своей жизни. И поскольку я знала, что она собирает эти истории для тебя, то подумала, что это то, что я могу для нее сделать. Я смогла сама рассказать тебе, что было на испорченной пленке.

 Ниша

Я стояла посреди зала и смотрела вокруг себя с определенной долей удовлетворения. В доме было абсолютно тихо. Даже старые дедушкины часы не тикали и не звонили. Когда-нибудь я их отремонтирую, но сейчас мне просто хотелось почувствовать дом.

Бригада крепких женщин в синем сняла с потолков толстый слой паутины, отполировала черный мраморный пол до яркого блеска, вернула глянец изогнутым перилам. Портрет мамы, написанный маслом, вернулся от реставраторов — мистическое, прекрасное свидетельство настоящей красоты. В кранах была вода, а в выключателях ожидал команды на выход желтый свет ламп. Снаружи мужчины заменили изодранный гамак, почистили пруд и запустили туда рыбок ярких расцветок. Водоросли из пруда они сожгли в дальнем конце сада. Маленький летний домик в саду отремонтировали и покрасили в первоначальный цвет — чисто белый.

На кухне большинство старомодных приспособлений было выброшено, чтобы дать место более современным предметам. Холодильник, микроволновая печь и очень хорошая посудомоечная машина, которая так и не получила одобрения Аму. О, я забыла сказать: я нашла Аму! Это было непросто: какой-то слепой в храме Ганеши привел меня к одному священнику в монастыре, который, в свою очередь, отправил меня к своему завистливому кузену, а тот попытался сбить меня со следа, но я вернулась по своим следам и, наконец, стояла перед ней. Она побиралась на ночном рынке, выживала, питаясь красными муравьями, которых собирала на дохлых ящерицах, и испорченной едой, которую выбрасывали рыночные торговцы. Я увидела ее — беззубую, с протянутой тоненькой рукой, ее ноги были покрыты толстым слоем грязи и воняли отбросами, — и мгновенно вспомнила, каково это было — лежать в кольце ее любящих темнокожих рук.

— Димпл, — сказала она в смущении.

— Нет, Ниша, — ответила я, и она, не владея собой, начала; всхлипывать. Так я привела ее домой.

Официально я была без единого гроша, но меня это не волновало. Мои потребности были малы. Ничто не казалось мне более важным, чем восстановить дом в его былом величии. Часто я бродила там, с трепетом и недоверием, и просто трогала вещи, прикасалась пальцами к гладким, блестящим поверхностям и все еще поражалась тому, как много раз я проезжала по главной дороге и никогда не догадывалась, что первый поворот налево приведет меня в мой собственный дом. Замечательный дом с такими сокровищами. Мне с трудом верилось, что все это было моим. И я снова оборачивалась, чтобы посмотреть на портрет мамы и встретить ее грустную улыбку.