Прошли годы, и у меня появились дети. Я смотрела на них, но в их глазах видела своего мужа. И эту маленькую его часть я тоже презирала. Достаточно было манеры детей говорить или есть так, как их отец. Я пыталась уничтожить в них все то, что они унаследовали от отца, и беспощадно наказывала их. Какой жестокой сделала меня эта неудовлетворенность и ненависть!

Таким образом я заставила себя забыть о своей неосуществленной любви к его брату. Я говорила себе, что не бывает поля, где цветы раскрываются каждый день. Я убедила себя, что мир уродлив, что это поле безжалостных человеческих сердец, жадно бьющихся, чтобы выжить.

За окном нашей тесной комнаты на телеграфных проводах и деревьях жили сотни ворон. Дети стояли у окна и смотрели на ряды черных птиц, а на них глядели глаза-бусинки. Эти черные ряды мне казались зловещими. Иногда в кошмарах я видела, как вороны разбивают темные оконные стекла, а осколки стекла разлетаются по сторонам и попадают в детей. Они клевали лица и вырывали куски тел кричащих детей в то время, как мы с мужем сидели и спокойно наблюдали за этим. Я сходила сума в той комнате.

Каждой ночью, когда мой муж и дети спали, в моей голове звучал шепот Майи. Майя была праправнучкой главного повара в золотой век империи Мугхал, я выросла у нее на руках. Будучи ребенком, я проводила дни, выпрашивая и слушая истории о прихотях, которым потакали в дворцовой тени, и путанице личных апартаментов, куда могли входить лишь члены семьи, евнухи и слуги. Майя нашептывала мне на ухо неписаные истории, передававшиеся через поколения только из уст в уста. Она знала о тайных дворцовых интригах, скрываемой страсти, ужасной ревности, непомерных излишествах, знала сплетни о королевском инцесте и мгновениях страшной, страшной жестокости, «Есть кое-что, что видят только евнухи и слуги», — однажды сказала мне бездетная пожилая женщина. Я никогда не осознавала этого, но, сидя у нее на коленях, я научилась искусству изысканной жестокости. Оно тихо таилось внутри меня.

Был день рождения моего мужа. Я проснулась рано. Небо было золотым, и туман все еще висел в воздухе. Дети спали, а рука мужа все еще лежала у меня на животе. В голове пронеслась мысль: «Ты не спишь сейчас?» Мое бедное сердце! Много лет я не думала о Лакшмнане; под тяжелой рукой моего мужа и смятыми простынями от этой мысли мне сразу стало плохо.

Взволнованная, я встала с кровати, вышла из нашей маленькой комнаты, аккуратно переступила через крыс, которые были большими, как кошки, и вышла на прохладный утренний воздух. Я вспомнила другое время. Как вынимала рубашку Лакшмнана из корзины для белья и касалась ее щекой. Помнила его мускусный запах. Я хотела коснуться его лица. Вдруг мне стало так не хватать его, что мои глаза горели от слез, и странная боль поселилась в сердце. Я решила испечь пирог, пошла в продуктовый магазин и там деньги, которые собирала на хороший дом для нас, безрассудно потратила на сахарную глазурь, миндаль, пищевые красители, яйца, шоколадное масло и муку мелкого помола. Дома я выложила все на стол и принялась за работу. Было непросто придать моему пирогу форму, которую я хотела, похожую на неправильной формы яйцо. В мыслях я точно представляла, что делала. Было раннее утро, и дети тихо рисовали в углу комнаты.

Работая, я что-то напевала. Дети удивленно смотрели на меня. Они ни разу со дня их появления на свет не слышали, чтоб я пела. Когда пирог испекся, я подровняла края и положила его на чистое блюдо. Когда мое сахарное тесто достигло необходимого темно-коричневого цвета, я месила его, пока оно не стало теплым и мягким. Я аккуратно раскатала все складки и, приподняв тесто на руке, словно лоскут мягкой ткани, разложила его на неправильной формы яйце, которое испекла. Я вырезала из луковых лепестков окружности размером с пятицентовую монету и покрасила их в черный цвет. Лук подходит для этого лучше всего, потому что он выгнутый и блестит, как человеческий глаз. Затем я покрыла цветным сладким тестом яйцеобразную форму, уже покрытую одним слоем, именно так, как учила меня Майя, пока даже меня не удивила схожесть, которой я достигла. Как же похоже на него!

Я достигла мастерства в своем искусстве. Тонкой струйкой я добавляла пищевой краситель в жидкий мед и поливала этим вокруг моей формы. Я поместила кружочки крашеного лука в пустые круги в овалах его глаз и сделала ему зубы из белого сахара, аккуратно покрыв их глазурью, чтобы они выглядели блестящими. Из карамели сделала брови, затем немного увеличила ноздри и отошла назад, чтоб самой же восхититься своей работой. Это заняло пять часов, но конечный результат был куда более потрясающим, чем я представляла.

Довольная, я поставила блюдо на середину стола и присела, ожидая прихода мужа. Он вошел в двери, и, как я и предвидела, его подозрительный взгляд тут же привлек мой шедевр, вокруг которого сидели мы с детьми. Бедняга. Вид его собственной головы, спокойно лежащей на большом блюде в кровавом соусе, явно шокировал его. Какой же это был момент! Даже дети узнали голову.

«Папа!» — закричали они восторженными голосками.

«Да, папа», — согласилась я, полностью довольная тем, что они признали мою работу. Затем я дала ему нож. «С днем рождения», — сказала я, а дети подхватили мои слова.

Какое-то время он был настолько испуган, что мог лишь смотреть на блюдо с выражением ужаса на лице. Он вытаращил глаза, рот открылся от страха. Это была месть в лучших традициях Мугхал. Тогда бедняжка Джейан впервые осознал, что я ненавижу его. До этого момента я держала все это внутри, и понимание того, что он, наконец, узнал, принесло мне облегчение. Свобода была похожа на запах свежезаваренного кофе по утрам. Она пробудила меня.

Теперь я могла не скрывать свою ненависть. Поскольку муж отказался взять нож из моих рук, я вонзила его в пирог ровно сквозь нос. Он и не притронулся к пирогу, а мы с детьми с удовольствием ели его, растянув на несколько дней. Дети макали пальцы в вязкую красную кровь под головой и прожорливо облизывали их. Их маленькие пальчики надавливали на мягкие губы, а их маленькие молочные зубки увлеченно обгрызали глазированные сахарные зубы. Что до розового языка — они достали его и боролись за то, кому он достанется. Джейан смотрел на все это с обиженным и потрясенным видом.

А потом однажды я набралась храбрости и попросила его уйти от нас.

День, когда он ушел, я провела на четвереньках, выводя из своей жизни его запах. Сначала было очень тяжело, но мы справились. С каждым годом я трудилась все больше в моей школе выпекания и украшения тортов. Дети росли здоровыми и хорошими людьми, но оба до ужаса боялись меня. Мы переехали в больший дом, но в нем я чувствовала себя такой несчастной.

Муж превратился в жалкого пьяницу.

Иногда я видела его с красными глазами там, где собирались бедные рабочие и пили дешевый ликер из риса, кокосовой пальмы или даже сорняков. Однажды, спотыкаясь, он прошел мимо меня по улице, бормоча что-то себе под нос. Он не узнал меня. Я смотрела на это жалкое создание, возвращавшееся, качаясь, в свою грязную маленькую комнату, и ни на секунду не почувствовала угрызений совести. Понимаешь, я стала безжалостной и холодной. Ничто не трогало меня. Даже мое собственное несчастье.