– Интереснее вам - слушать мои мучения, - улыбнулся Хор.
– А я, может, страдаю, когда меня внимательно слушают во время репетирования.

– Я в вас верю, вы справитесь со всеми моими нотами, - весело сказал Эвальд.

Беззаботная беседа продолжалась. Обсудили последние новости, в том числе и то, что случилось в часозвоне, Хор сказал несколько ничего не значащих слов об этом и ловко перевел тему на творческие успехи Алексиса и Иланы. В тематике они спелись: один писал о природе и любви, другая рисовала природу и романтические сцены. Комплиментов от юного поэта стало ещё больше, а Эвальд заметил на ухо Хору:

– Похоже, намечается свадьба, и Рэру это не понравится.

– Рэру?
– неслышным шепотом переспросил Хор.

– Сиятельному Рондеру Мистералю, - тихонько фыркнул Эвальд.

– А почему Рэр?

– Не знаю, - пожал плечами наследник Мистералей.
– Возможно, потому, что никто другой его так не называет.

Кажется, он не считал, что для действия необходима строгая причина.

Разговор свободно порхал от одной темы к другой, сопровождаемый улыбкой Эвальда, смехом Иланы и радостным взглядом Алексиса. Хор и Хемена говорили не столь оживленно, как остальное трио, но вполне вписывались в непринужденную атмосферу этого вечера.

Эвальд начал рассказывать о своих поездках по Грозовому Миру. Говорил он увлекательно, перемежая повествование интересными и веселыми замечаниями, подолгу не задерживаясь на чем-то одном и на протяжении рассказа сохраняя почти серьезное лицо, даже когда остальные готовы были покатиться со смеху, и от этого все шутки звучали ещё смешнее.

Ещё с прошлого вечера Хор понял, что рассказывать разные истории Эвальд с его живой яркой фантазией умеет и любит, однако не проявляет назойливости в этом плане. Он вообще умел чувствовать настроение собеседников и моментально перескакивал куда-нибудь, если видел, что слушателям не по вкусу тема.

Спустя час увлекшей всех их беседы общим решением Хора послали за рояль: репетировать новые ноты. Остальные продолжили обсуждать последнюю речь Фаркасса Эссентессера, только Хемена уже не разжимала губ, хоть и с заинтересованным выражением лица слушала брата, сестру, гостя и бренчание Хора,путавшегося в гармонии. Снова он знал мотив, но не мог толково попасть по клавишам согласно сложным нотам Эвальда.

А сам хозяин нот в это время рассказывал, как насильственно отучился курить. В рассказе прозвучало имя Адилунд, и Хор моментально навострил уши, однако все оказалось банально: поборница здорового образа жизни Раль, видя, что названый брат дымит, как паровоз, тайком вымочила его сигареты в молоке, а сама сказала, что они просто подмокли от разлитой воды. Покурив такую бомбочку замедленного действия, Эвальд почувствовал тошноту и весь вечер не отходил от раковины. Больше он к табаку не прикасался. История, рассказанная неизменно шутливым тоном, показалась Хору странной. Насколько он знал, Раль не любила вмешиваться в чужие жизни, менять в них что-то, если человек этого принципиально не хотел, пусть бы она и приносила этим пользу. Скорее уж шутку с сигаретами провернула лисичка Халана, сегодня уже меньше щурившая глаз, а Раль, возможно, взяла на себя вину. Ну не выдумал же Эвальд эту историю просто так.

Наконец Хор объявил:

– Я готов. Честно говоря, не понимаю, какое удовольствие вам приносит мое неуклюжее музицирование на заднем плане, гораздо удобнее репетировать до вечера.

– Нет, лучше, когда прямо здесь, - похоже, Илана собиралась стоять на своем до конца. Эта дама брала пример с брата и совершала действия по совершенно пустяковым причинам.
– Тогда вся песня становится частью этого вечера. А иначе у вас просто концерт будет.

– Ваша логика очаровательна, хоть и не до конца понятна, - решил взять пример с Алексиса в плане комплиментов Хор и повернулся к Эвальду: - Начнем?

– Конечно, - кивнул он.

Хор заиграл вступление, которое, возможно, человек с хорошей музыкальной памятью успел бы выучить наизусть за время репетирования. В звучание рояля влился голос Эвальда.

Ветер уснул. Облака периной

Спрятали ласковый лунный свет.

Стих над рекой резкий крик звериный,

Сгладился жизни тревожной след.

Полный покой, только плещут воды,

Даже сейчас в свою даль спешат,

Спрятаны синие неба своды,

Гордо над миром живых молчат.

Вдруг шевельнулось - шум, шум полета.

Птицы? Но те подчинились сну.

Кто-то небесный, крылатый кто-то

В мирную ночи летит страну.

Вот два стремительных силуэта

Вмиг прочертили ночную мглу.

Ангелы это? Иль духи это?

Кто подчинил неба высь крылу?

Ветер поднялся, гостям внимая,

Душам их и беспокойным снам,

Ветер подул, тучи разгоняя,

Дал свет луне и умчался сам.

Снова затихло - другим покоем,

Засеребрилась луной река,

Берег откликнулся волчьим воем,

В воздух впиталась его тоска.

Прямо к воде опустилась пара,

Он - юный воин с мечом в руках,

Чудного он обладатель дара,

В детства отринувший слово “страх”.

Льнула к нему его дама с лаской,

Руки-крыла за спиной сложив,

И, наслаждаясь чудесной сказкой,

Тихо шептала: “Уйди от битв

И распрощайся с разящей сталью,

Ждать тебя с боя нет больше сил…”

Он ей кивнул и, вздохнув с печалью,