В реку клинок верный опустил.

Каждый поклялся, что будет верен,

В сумраке скрылись они ночном.

Так и не понял цветущий берег,

Было то жизнью иль чудным сном.

В теплые струи упали слезы

В ивы впитался печальный смех

Каждой весной берег видит грезы,

В них эта пара прекрасней всех

И долетают их счастья звуки:

Радостно шепчет она ему:

“Милый, тебя, хоть и крылья - руки,

Небом, полетом я обниму”.

Эвальд закончил, улыбнулся, поклонился и послал всем присутствующим воздушный поцелуй. Илана захлопала, Алексис засиял, Хор для красоты момента тоже встал и поклонился.

– Просто восхитительно, - воскликнул автор песни.
– Эвальд, это восхитительно! Я, признаться, переживал за немного неправильный ритм стихотворения, но в вашем исполнении это сглаживается, и получается идеально!

– Благодарю вас за приятные слова и за прекрасное стихотворение, - улыбнулся в ответ певец.
– Оно достойно такого звучания.

Хор был согласен: стихи и музыка действительно сочетались, и отталкивающей слащавости в тексте не чувствовалось. Между Иланой и Алексисом моментально завязалось обсуждение песни, а Эвальд шагнул к Хору и, по-прежнему улыбаясь, шепнул ему на ухо:

– Вы хотели посмотреть на Мистералей - вот они, Мистерали, самые обычные люди со своими радостями и проблемами. Нет в них ничего неординарного, что следовало бы изучать под лупой или даже микроскопом, никаких великих тайн. Все, что только можно назвать необычным, сосредоточено в главе семьи, а все прочие ничем не отличаются от вас, Мальс Хорана. У вас тоже хватает тайн, я знаю.

Он выпрямился и посмотрел на удивленного Хора. Карие глаза светились искренностью и дружелюбием, совершенно не желая походить на маску.

Эвальд Мистераль прекрасно понял, ради чего его пианист приходил на эти вечера, понял - и, кажется, нисколько не осуждал его за это. Во всей тираде читался беспечный посыл: хватит искать здесь великие тайны, это развлекательные вечера, все тут - обыкновенные люди, вливайтесь в общее веселье, Мальс Хорана, и не забивайте себе голову глупостями.

Положительно, Эвальда Хор не понимал. А тот, на мгновение оглянувшись на Хемену, которая, подойдя к остальным, что-то серьезно говорила сестре, продолжил все так же на ухо:

– Вот с главой семейства, с нашим уважаемым Рэром вам лучше не конфликтовать и вообще не контактировать. Ему даже судьба прислуживает. Его враги то добровольно со сцены уходят, то просто умирают, и добрый десяток лучших лекарей в один голос заявляет, что криминала в этом нет.

– Умирают?
– тоже шепотом спросил Хор.

Эвальд спокойно кивнул.

– Например, Мильварес Зорренд. В прошлом году его опухоль доконала, а он и Рэр как кошка с собакой были, об этом вся столица знала.

– А Хэльмонт Ричардель случайно не относился к числу его врагов?
– не смог не задать вопроса Хор.

К его удивлению, Эвальд на мгновение наморщил лоб, вспоминая, а затем опять кивнул.

– К числу не таких уж явных, но в некоторых важных вещах они не соглашались, да. Хэльмонт же тоже погиб в прошлом году, верно? Ну вот. Рэру точно судьба прислуживает, так что лучше от него держаться подальше, - он вполне искренне улыбнулся и отошел от Хора к Хемене.

– О чем вы там шептались?
– негромко полюбопытствовала она.

– Договаривались, что споем в следующий раз, но - тс-с-с-с, а то Халана услышит, - опять заулыбался Эвальд.

А Хор не мог отвести от него взгляда и снова и снова прокручивал в голову одну мысль.

Хэльмонт Зорренд и Мильварес Ричардель мешали Рондеру Мистералю. Старейший из Зоррендов говорил о медном шлеме.

А что, если медный шлем - это иносказательное обозначение рыжих волос?

Рыжими традиционно были все главы семьи Мистераль. Эвальд не мог похвастаться таким уж ярким цветом, но рыжина в волосах имелась и у него. Те, кому насыщенности недоставало, брали в жены огненноволосых девушек, чтобы не нарушать традицию.

Если Хор думал правильно, то таинственного Кея направлял в его деятельности Рондер Мистераль, главный экономист Грозового Мира и фактически его правитель. Он вполне мог приказать Кею помочь Хемене с её проблемами, поскольку имел заинтересованность в карьере дочери. В таком случае опасность всей ситуации для Раль заметно снижалась, чего нельзя было сказать о самом Хоре.

Он все следил глазами за Эвальдом, вновь начавшим веселую болтовню ни о чем. Почему он постоянно выступал двигателем событий, кажущихся полными случайностями и при том необычайно полезных для Хора? Это настораживало. Это напрягало.