Шрифт:
— Хороший дом,— высказался отец.— Старые люди считают, что тараканы только в хороших домах водятся.
Аркаша улыбнулся немножко растерянно. Видно, решил, что отец подтрунивает над ним» Не знает, что отец не умеет подтрунивать, что он начисто лишен юмора и ко всему в жизни относится слишком серьезно. Мать — та насмешница! Такая насмешница, что ой-ой-ой, слова в простоте не скажет...
— А плита у вас югославская.
— В самом деле? Я и не знала.
— Ну и как?
— Плита как плита.
— Духовка равномерно печет? Мне предлагали югославскую, но у них, говорят, духовки плохие, а Нуну печь любит.
— Бедняжка Нуну! — вздохнула мать и, проходя мимо меня, тихо добавила по-армянски: —Как твоя сестрица этого зануду терпит?
С трудом сдерживая смех, я вышла следом за ней.
— У меня от него все тело зудит, как от крапивницы. Знаешь, что бы я сделала на месте Нуну? Посадила бы его в лодку, заплыла бы в море и!..— Мать выразительно махнула рукой и засмеялась.— И они с этим чертом курчавым братья! Кто поверит?.. Аркаша! Аркаша, оставь мою плиту, поди на два слова!
Аркаша тут же появился в дверях кухни, его круглое загорелое лицо и даже розовый облупившийся носик выражают внимание и близорукую растерянность.
— Сколько лет разницы у тебя с Сашкой? — спросила мать.
— Двадцать,— ответил Аркаша, рассеянно оглядываясь.— А, кстати, где он? Я его третий день не вижу.
— Не волнуйся, на пляже твой брат,— ответила мать.— Лежит на солнце и дрыхнет. Пора бы увести, пока удар не хватил.
— Парнишка только из армии, тетя Сато,— простодушно объяснил Аркаша.— Пусть отсыпается.
— Пусть отсыпается, дорогой. За это налог не берут. Только в полдень на солнцепеке не место — никакое здоровье не выдержит. Если отоспаться надо, вон гамак. А Додо его покачает и колыбельную споет, он ведь ей в сыновья годится...
Так! Это мне оплеуха. Ну, мать! Я бросила на нее выразительный взгляд и хотела уйти, но она остановила меня.
— Постой, До дошка! — стиснула мне локоть и засмеялась беззлобно.— Не беги! К тебе, доченька, у матери просьба. Сходи-ка в магазин, пока не очень жарко, отоварься дня на два.
— Удачную женщину я в жены взял,— улыбнулся отец.— Генерал в доме!
— Сама бы пошла, да твоя подружка для тебя больше постарается. И припекает уже. Помнишь, что со мной было позавчера, когда я с базара вернулась...
— Ладно, мать, мы все помним, ты разве дашь забыть. Говори, что тебе в магазине нужно?
— Мне, моя дорогая, ничего не нужно. Твоим детям и гостям обед нужен. Баклажаны-то небось в горле торчат. Может, Маргоша твоя мяса припрятала или тушенку... Словом, сама помозгуй, тоже хозяйка.
Я пошла было в дом за кошелкой, но мать остановила меня.
— Погоди, куда не евши? Перекуси чего-нибудь.
Быстренько себе помидоры нарезала, бутерброды сделала, банку с медом прихватила, устроилась в беседке за огромным цементным столом, покрытым клеенкой; стены вокруг зеленые, с крыши лиловые гроздья «изабеллы» свешиваются.
— Может, и ты с Додо перекусишь? — сжалилась над Аркашей мать.
Он до того прожорлив, что десять раз на дню охотно садится за стол. Вот и сейчас не выдержал, нерешительно вошел в беседку, сел против меня. От смущения стал острить:
— Кто смел, тот съел!..— Потянулся к хлебнице.— Как учат в институте международных отношений, хлеб можно брать перстами.— Эту «остроту» повторяет изо дня в день— зануда!
Мать принесла чай, примостилась рядышком, смотрит, как мы едим. Любит она кормить. Как говорит Джано: «Да здравствует хлебосольного человека!»
Аркаша ест, смущаясь, на нас не смотрит.
— Тетя Сато, я каждый вечер думаю: почему бы вам не приобрести цветной телевизор? Мы с Нуну в марте купили в рассрочку и очень довольны.— Мать в ответ только рукой махнула и гримасу скорчила, дескать, мне бы ваши заботы. Но, когда Аркаша начинает давать практические советы, его гримасой не собьешь.—Я что думаю: стоит вам Один сезон сдавать хотя бы восемь коек, и у вас в кармане цветной телевизор. Самой лучшей марки.— Мать помалкивает с кислой миной, я смотрю на них, прихлебываю чай, слушаю.— А если мандарины? — «рожает» новую идею Аркаша и переводит с матери на меня оживленный взгляд.— Сколько вы мандаринов собираете?
— В хороший год до десяти тонн,— нехотя отвечает мать.
— Десять тонн? — поперхнулся чаем Аркаша.— Десять тонн? Так это же, братцы, сумасшедшие деньги! Продаете, или как?
— Мы-то государству сдаем,— тоном полнейшего уныния отвечает мать и с тоской смотрит на зятя.
— А другие? — не унимается Аркаша.
— Другие раньше перекупщикам продавали.
— Каким еще перекупщикам? — Аркаша перестает жевать и делается похожим на охотничью собаку.
— Есть у нас такие. Вывоз наладили, возили мандарины в те края, где надбавку платят. Видел на берегу трехэтажный дом? — голос у матери крепнет, нотки уныния сменяются раздражением и досадой.— Один из этих удальцов отгрохал. Ты б его внутри посмотрел. Дворец!