Тот мир сильно напоминал рассказы о Старой Земле, Былой Терре: его поверхность утопала в океанах, а моря кишели подводной жизнью. Города Варайи защищали чрезвычайно мощные и беспощадные лазерные батареи, которые уничтожали большую часть десантных кораблей Имперской Армии и Легионес Астартес, пытавшихся высадиться. Чтобы пробиться сквозь сеть зенитного огня, мы воспользовались десантными капсулами — однако противовоздушная оборона планеты была столь интенсивной, что даже капсулам не всегда удавалось достичь поверхности.

И все же мы должны были захватить планету, не уничтожая ее. Орбитальная бомбардировка применялась против системы противовоздушной обороны крайне умеренно — не для ограничения потерь среди гражданского населения, которые тогда, как и во всех имперских завоеваниях, считались несущественными, — но ради сохранения промышленной значимости города.

Наша десантная капсула шла в первой волне. Со мной были Мехари и Джедхор, оба живые, дышащие и верные настолько, насколько того мог требовать от них любой из братьев или командующих. Они были пристегнуты к ограничительным креслам по обе стороны от меня. Нашей целью являлся портовый район столицы, где первой волне предстояло вывести из строя противовоздушную оборону, чтобы пропустить подкрепления от флота.

Простая фраза, что нас сбили, прозвучит сухо, однако именно это и произошло. Десантная капсула взорвалась и развалилась в воздухе на части. Внутрь ворвался ревущий ветер, сопровождавший наше стремительное падение. Доспех покрыло вспыхнувшее топливо, и я был объят пламенем, даже падая. И это было долгое, очень долгое падение.

Мы рухнули в портовую гавань. Силы удара о воду хватило, чтобы сломать мне ногу в трех местах, раздробить локоть, пробить висок и вывихнуть из сустава левое бедро и левое плечо. Я должен был умереть. Так и произошло с пятью другими легионерами.

Силовая броня неимоверно тяжела и совершенно не обладает плавучестью, в том числе и доспехи со встроенными гравитационными суспензорами. Я тонул, не имея никаких шансов удержаться на плаву, даже если бы не получил таких травм. Мой шлем слетел, замки сломались при ударе о поверхность. Из-за этого вместо воздуха я вдыхал воду. Вдобавок, когда я ушел под воду, прометий, с неугасимой цепкостью налипший на мою броню, продолжал гореть.

Меня генетически сконструировали с тремя легкими и ограниченной способностью дышать ядовитым газом, чужеродной атмосферой и даже водой. Страха не было — по крайней мере, в человеческом понимании. Присутствовала доля шока: я почти хохотал от облегчения при мысли о том, что выжил. Однако все это сопровождалось стыдом от постигшей нас неудачи, опасением не выполнить задание и тревогой, что мои раны серьезнее, чем кажутся по ощущениям. Искалеченный, горящий и тонущий, поначалу я был слишком ошеломлен, чтобы призвать на помощь Искусство.

Ощущения от входа в канал были похожи на это. Заторможенность движений под водой. Боль от огромного давления на кости и органы. Все звуки приглушаются, напрочь утратив смысл, но при этом становятся похожи на крик боли. Чувствуешь, что тонешь, объятый пламенем. Что сгораешь, при этом втягивая в легкие ледяную воду. Гадаешь, увидишь ли еще хоть раз солнце.

Я не удерживал проход открытым на другой стороне, и оттого он был еще менее стабилен. Крики больше напоминали вой. Я шагал сквозь липкую, царапающуюся черноту, которая тянула меня за горло, запястья, лодыжки и…

…и налетел прямо на кулак Леора. Он с хрустом врезал мне в лицевой щиток, с такой силой, что я пошатнулся, а бегущие по глазным линзам данные визоров сбились. Мне пришлось стянуть с себя шлем и вдохнуть спертый рециркулированный воздух мостика «Тлалока», приправленный пряным запахом пота.

— Это за то, что солгал мне, — пояснил Пожиратель Миров. — Это было совсем не похоже на телепортацию.

Глава 5

ГРУППИРОВКА

Перо Тота все скребет и скребет, и я ловлю себя на мыслях о крови. Той крови, что вскоре прольется в этой хронике, и той, что пролилась за десять тысячелетий сражений, прошедших с тех пор, как первые из нас встали рядом с магистром войны в битве на борту боевого корабля «Прекрасный».

Кровь никогда не имела значения для Абаддона. Старые легионы, старые роды, старое наследие… Эти вещи ничего не значили для него тогда и ничего не значат сейчас. На них патина незаслуженной гордости. Черный Легион не видит в остальных Восьми ничего, кроме позора поражения, маскирующегося под отчаянную дерзость проигравших.

И не важно, что вы слышали о его тирании, — ему нет дела до беспрекословного подчинения приближенной элиты, равно как не ценит он и верность, которую можно купить. Для него, для его армий ценны братские узы. В изгнавшей нас империи, в жестоком к нам прибежище и в тени отцов, которые подвели нас, Абаддон предложил нечто новое. Нечто чистое.

Слишком многие из нашего рода видят в себе не более чем сыновей своих отцов. Они стали ущербными отражениями амбиций и идеалов их примархов и не считают никакой другой жизненный путь правильным. Но я задам вам тот же вопрос, что задавал им: разве вы не самостоятельные люди? Разве вы лишь отражения создавших вас мужчин и женщин в следующем поколении? Ответ прост, поскольку вопрос нелеп. Мы все — намного больше, чем копии тех, кто произвел нас на свет.