— Слышимость была плохая? — невинно спросил Ваня.

— Знаешь, соседка жаловалась… А с чего ты взял? — перебил себя Зайцев. — При чем тут слышимость?

— Да ладно, — протянул Ваня, вскинув правую руку вверх и чуть растопырив пальцы — точь-в-точь как это делал и древнегреческие боги во время божественных своих бесед о человеческих недостатках.

— Продолжаю, — Зайцев помолчал, почувствовав Ванину снисходительность. — Соседка письмо от нее получила. Совсем недавно…

— Хочешь, скажу содержание? — спросил Ваня. — Значит, так… Надежда Юрьевна пишет своей соседке, что у нее все хорошо, она прекрасно чувствует себя в деревне, спит на свежем воздухе, ест фрукты, пьет парное молоко, родственники относятся к ней тепло, и она просит не беспокоиться о ней.

— Так, — сказал Зайцев и, не добавив больше ни слова, направился к березке у самой опушки, потом вернулся, постоял над Ваней, окинул взором дымящиеся просторы свалки и наконец сел рядом. — Так, — повторил он. — Ты тоже был у этой соседки?

— Нет, не был… Я ее не знаю. Ты же устанавливал подписчиков «Коммерсанта».

— Откуда тебе известно содержание письма?

— Это очевидно… Дай-ка мне его на минутку, хочу взглянуть на одну вещь… — и Ваня протянул руку, чтобы взять у Зайцева письмо. Тот некоторое время сидел неподвижно, и только остренькие желваки мелко-мелко играли у него возле ушей.

— Думаешь, оно у меня есть? — наконец спросил он.

— Конечно. Ты для меня его и прихватил.

Помедлив, Зайцев протянул Ване конверт.

— И второе давай. Ты должен был взять у соседки второе письмо, которое она получила раньше, может быть, даже в прошлом году… Почерки сличить, — пояснил Ваня, наткнувшись на недоуменный взгляд Зайцева. Положив на колени письма, Ваня некоторое время всматривался в них, потом, сложив, сунул обратно в конверты.

— Ну? — не выдержал Зайцев. — Ее почерк?

— Да, похоже, она писала… Ты вот спрашиваешь, откуда мне известно содержание письма. А о чем еще можно писать по принуждению, когда нож у горла? Что все хорошо, не беспокойтесь, прекрасно себя чувствую, а главное — не вздумайте поднимать шум, бить в колокола, звонить в милицию… Ой, прости, капитан! В полицию, конечно, в полицию! Милиция, она того… Маленько опростоволосилась… А эта твоя Мартынова… Умная женщина… И мужественная.

— Неужели? — усмехнулся Зайцев.

— Понимая, что ее ожидает смерть, она нашла силы послать тебе крик о помощи. Хотя нет, какая от тебя помощь… Это было сообщение о злодействе, — Ваня положил руки на колени, подпер ладонью небритый свой подбородок, покрытый седоватой щетиной, и надолго замолчал.

Зайцев, откинувшись спиной на тонкий ствол березки, неотрывно смотрел в небо. По его лицу проносились легкие тени от листвы, солнечные зайчики, и казалось, ничто его не тревожит в это солнечное утро в районе сорокового километра Минского шоссе. И только желваки, нервно подрагивающие под его тонкой кожей, выдавали истинное состояние следователя.

— Давай, Ваня, говори, — наконец произнес он.

— А что ты хочешь от меня услышать, капитан?

— Правду, только правду, ничего кроме правды!

— Так я вроде того, что…

— Не надо, Ваня… — устало проговорил Зайцев. — Давай выкладывай… С чего ты взял, что письмо написано по принуждению, или, как ты выразился, с ножом у горла?

— Прежде всего, конечно, палец. Ты мне сказал, что дома ее нет, что она в деревне, звонила оттуда, но слышимость была плохая.

— Это не я, это ты сказал. Другими словами, звонила не она?

— Я исходил из того, что палец принадлежал ей, следовательно, она мертва. И чтобы я ни произносил…

— Крик о помощи, — напомнил Зайцев.

— Посмотри на два письма, которые у тебя в кармане. Одно написано давно, другое совсем недавно. Есть такая привычка у многих — черточку ставят над буквой «Т» и под буквой «Ш». Раньше она этого не делала. А в этом письме подчеркнуты все эти буквочки. Она давала сигнал знающему человеку — хоть почерк и мой, но я писала не по своей воле.

— Что будем делать?

— Твоя машина на дороге?

— Ну?

— Поехали.

— Куда?

— В деревню. К тетке. В глушь. Адрес указан на конверте… Дорога не дальняя, как я успел заметить.

— Успел все-таки, — проворчал Зайцев, поднимаясь и отряхивая брюки. — Пошли, Ваня! Едем.

— Кушать хочется, капитан.

— По дороге перекусим. Сейчас забегаловки на каждом километре.

Деревня Сушково оказалась в ста километрах. Ваня всю дорогу дремал, откинувшись на заднее сиденье, Зайцев перечитывал письма, дивясь Ваниной проницательности, водитель на обоих посматривал остро и насмешливо, как это умеют делать водители, которым постоянно приходится возить людей значительных, к тому же по делам ему совершенно непонятным.