— Ваня? — спросил Зайцев.

— Ну? Ваня… И что из этого следует?

— А из этого следует, что ты должен немедленно хватать любую машину и мчаться к моей конторе.

— Это, что ли, капитан Зайцев мне такие указания дает?

— Он самый.

— Жив, значит? Не тронули тебя бандитские пули?

— Мимо прошли.

— Как мы пели когда-то в молодости, глупые и счастливые… Уже изготовлены пули, что мимо тебя пролетят.

— Ваня, мы еще споем… Если, конечно, будет повод.

— Я в Можайске. Тут под платформой неплохое местечко обнаружилось… И публика собирается достойная… Артисты, ученые, поэты… Мы о жизни в основном говорим, о странностях ее проявления…

— Ваня! — простонал Зайцев.

— Видишь ли, капитан… Мои средства не позволяют…

— Не придуривайся. Мои позволяют.

— Это часа два…

— Дождусь.

— Ну, если так… Приеду — на скамеечке присяду. Ты меня в окно увидишь. Я мало изменился после наших прошлых встреч. Хотя сдал, конечно, прежней резвости уж нету… И не столь уж я хорош собой…

— Стерплю.

— Опять небось убили кого-то?

— Ваня, это что-то кошмарное.

— Я уже в машине, капитан, уже мчусь.

И вот только теперь в походке капитана Зайцева вместо унизительной нервозности появилась твердость. Да что там в походке, во всем его облике вдруг проступили черты человека, готового совершить нечто отчаянное.

— Я опущусь на дно морское, я поднимусь под облака, — пропел он и, одернув пиджак, поправив манжеты рубашки, бесстрашно глянул на бледное свое отражение в оконном стекле. И остался собой доволен. Громко, со скрежетом он придвинул стул, уселся и достал папку уголовного дела об убийстве гражданина Захарова Александра Ивановича посредством удара тяжелым предметом по голове.

И вдруг, не успев еще раскрыть папку со страшноватыми снимками, сделанными на месте преступления, Зайцев почувствовал, что волнуется перед встречей с бомжарой Ваней. Зайцев боялся показаться несостоятельным, боялся опростоволоситься. При каждой их встрече бомжара являл такую наблюдательность и ясность суждений, что следователю оставалось только разводить руками и громким голосом, куражливыми словами гасить свою растерянность.

— Ну ты даешь, Зайцев, — протянул он вслух, но волнение не проходило. Он еще раз пролистнул все бумажки, протоколы очных ставок, свидетельские показания, чуть ли не полсотни фотографий, сделанных в квартире, где случилось преступление… И понял, вынужден был признать, что находится в полном тупике. Он проделал все, что требовалось по закону, по инструкции, все, что позволяли опыт, знания, интуиция… И, захлопнув папку, подошел к окну.

В конце стоянки для машин на покосившейся скамейке сидел Ваня. Поставив локти на колени и подперев кулаками небритые щеки, он печально смотрел в простирающееся перед ним пространство.

— Ага, явился, не запылился, — пробормотал Зайцев. Подхватив со стола папку с уголовным делом, он запер кабинет и, сам того не замечая, легко, может быть, даже радостно сбежал вниз по ступенькам. — Я вас приветствую в этот вечер! — с подъемом произнес Зайцев, пожимая пухловатую ладонь бомжары. — Прекрасная погода, не правда ли?

— Вон под деревом зеленая «Волга», — Ваня ткнул большим пальцем куда-то за спину. — Там мужик деньги ждет.

— Сколько? — Зайцев посерьезнел.

— Как скажет, — Ваня пожал плечами.

— Подорожал Можайск, — проворчал Зайцев, возвращаясь.

— Как и все в этом мире, — бомжара вскинул правую руку ладонью вверх и замер в величественной позе — точь-в-точь как древнегреческие боги, если судить по их изображениям в мраморе и бронзе, сохранившимся до наших дней.

На место преступления ехали в машине Зайцева. Бомжара сел на заднее сиденье, забился в угол и затих. Может, заснул, но, скорее всего, просто прикорнул. За людьми Ваниного пошиба это водится — при первом же удобном случае они стремятся присесть, прилечь, прислониться, чтобы как можно дольше сохранить те немногие силы, которые возникают в них после съеденного куска колбасы или выпитых ста граммов водки. Не потому, что они решили, что так будет лучше, или же кто-то опытный и прожженный им это подсказал, нет, подобные привычки заложены в человеке с рождения и проявляться начинают, как только в них возникает надобность. В человеке много чего заложено природой, как говорится, на всякий случай. Своеобразная заначка. А кто с заначками дело имеет, тот знает, что каждая из них, в чем бы она ни заключалась — сотня рублей, хорошая девушка, затаившаяся в организме привычка ничему не удивляться… Все своего часу дождется, и выручит, и спасет. Не робейте, ребята, если уж прижмет в жизни по-настоящему, высшие силы извлекут из ваших заначек, или, скажем, запасников, такие способности, такие возможности… Ахнете.

— Докладываю обстановку, — громче, чем требовалось, сказал Зайцев на случай, если бомж действительно задремал.

— Говори, капитан, — негромко произнес Ваня, не открывая глаз.

— Это случилось неделю назад…

— Давненько.

— Но мы времени не теряли, проделана большая работа.

— Изловили?

— Кого?

— Убивца.

— Если бы мы его поймали, ты бы сейчас дремал под железнодорожной платформой в городе Можайске, — жестковато сказал Зайцев.

— В обществе артистов, поэтов, ученых, — улыбнулся Ваня.

— Продолжаю, — Зайцев взял себя в руки, но маленькие остренькие желваки чуть дрогнули у него возле ушей. — Труп обнаружили неделю назад. Дочь пришла утром проведать отца и обнаружила его в кресле с проломленной головой. Смерть наступила примерно за десять часов до этого… То есть вечером, в районе двадцати двух. Перед ним стоял журнальный столик, на нем шашечная доска, две чашки со следами кофе… Видимо, убийца и жертва были хорошо знакомы.

— А доска с шашками?

— Да, на доске еще оставались шашки…