Птиц такожде великое великое множество есть окрест Александрии, подобныи нашим пелепелкам (pardwom), которые хотя лететь не смогут, однакоже пес ни коими меры достигнута не может, скораго ради по земли бега, разве их в сеть вгонит. Камением ис песка питается, и зело тучна и вкуса добраго, но к снедению, пачеже свежая, велми опасна, занеже егда ея [кто] несколкократ снесть, умирает. Дают сему тую вину, понеже тая птица камением кормится; того ради человек, ащели часто их ясти станет, пухлину (puchline) к себе привлечет, по сем же смерть. Того ради, отеребив ея, прежде добре насоляют и держат ю всю нощь, по сем жарять и во оцет влагают; тогда от того укусно (smaczne) и здраво к снедению бывает мясо. Тожде творят и с малыми птицами, нашим чижам сообразными (podobnemi), которые летают и суть тучны; много обретается их в Кипре, но такожде подобает их во оцте мочити. Сказывают, которые во Аравии [Счастливой] бывали, яко таможе обретаются сие птицы; иные же твердят, яко те(х) птицы [960] имеют [961] быта, их же Господь Бог жидом в пустыни к снедению дал был. Писание Святое нарицает их пелепелки (przepiorka).

Окрест горы Хорив, в уезде (powiecie) Синайском, манна, Калабрыйской подобна, родится, не изобилно, однакоже бела, нечто краснава. Видел есмь в Каире ее: имеет от естества силу к чищению (do purgacyi) служащую; и сказывают некоторые, что такую собирали жиды в пустыни, но доводу достаточного показати не могут.

Во оной пустыни пещаной к Чермному морю зело великое множество есть струфакамилов (strusiow), которых арапы в некоторые времена (podczas), издалека обступив и во едино место совокупив, биют. Но понеже они мяса того не ядят, и перья толь удобно продать не могут (хотя купцы и зело ради (bardzo radzi) их обыкли покупать), тогда таковою ловлею не часто бавятся (sie bawia), из которых мало прибыль имеют, коней же всегда зело истомляют. Убо струфакамил (stru's), приемля помощь от крыл, зело скорый имеет бег, как и наши птицы бабы (nasze dropy), дондеже подымется вверх.

Егда в Каире присматривался игрищам и учению ратных людей, которые на всякую неделю после обеда в пяток обыкли творити турки, прибежал един нагий арап на верблюде, нарицаемом дромедарий (dromedariusz). Есть той верблюд, толь скорый иноходец, что конь, аще и скорее идущи, обаче ему сравнятися не может. Той был из Мехи, аки почта прибежал, которая в Каир пятагонадесять дня сим подобием бывает. Бежит арап на таком верблюде, дромедарии названном, пять дней безпрестанно; потом [962] же [другий], вседши на другаго верблюда, такожде пять дней бежит; последиже третий до Каира на третием верблюде пятого дня приходит. По сем же в Меху ис Каира града [963] [такожде] едут. Арап, который еде, толь много ест, чтобы ему на пять дней доволно было, и не берет ничего с собою болши того корму, кроме овощей, дактилов названых. Хлеба такожде в тех землях пустых, каменистых, пещаных не обретается, ни воды даже (az) до пятаго дня. Верблюд тот может пребывати без воды до шестаго дня; понемногу из пшеничной муки раствореннаго теста к снедению подметает [ему арап], понеже с собою их много взяти не может. Воды к требованию своему (wody tu gwoli potrzebie swoiey) не возит, которую ащели бы и имел, верблюду не подобает ея давати: когда он ея почует, вжаждет, и тогда пять дней своих уложенных отбежати не мог бы, но тамошнему их изъявлению. Мало что отдыхает: понеже в двадесять четыре часа араб бо немного, естественнаго ради своего требования (dla potrzeby naturalney), застановляется, а верблюд в шествии своем безо всякаго застановления воду испущает. И когда восхощет с него снити палицею его ударит по ногам, и он к земли на колена припадает, — он же тогда снидет.

Люди, которые в Пустой (Pustey) Аравии живут, никогда ни хлеба, ни мяса [не] едят, но токмо дактыловыми овощми питаются, такожде козиим млеком, зело здравым, и пиют воду; чего ради долго живут, и многие из них до ста лет приходят, здравие имеют доброе и стан плотский лепый (i posta'c ciala chedoga). Конем, вместо овса, козье мясо дают, которое прежде на солнце сушат, по сем в малые частки изсекают, отчего и кони доброе имеют помножение тела (pomnozenie ciala), и они удобно с собою в пустынях, в мешок невеликий ввергнув [964] и к торокам (do leku) привязав, возити могут; а когда токмо двои пригорсти (przygarszni) на корм подадут, тогда конь на двадесять четыре часа доволно имеет корму. Сверх же, таковое мясо конем жажды не чинит и сохраняет его в прирожденной скорости. Егда бо еще жребятем бывает, токмо до девятаго дня дадут ему ссать (ssa'c klacze), по сем верблюжие млеко дают, чтобы от матерня млека не ослабело; чего ради и лепоту свою прирожденную содерживает и силу верблюжию, млеком онаго кормля[ся], восприемлет. И когда есмы изъявляли [965] александрийским и каирским жителем, что мы во Еvропе везде имеем воду, отвещали на сие: никогда бы [вы] не умирали, имея всегда живую и сладкую (zywa i slodka) воду. Показывали им в Каире хлеб, котораго они хобз (chops) называют, и не хотели его ясти, но, завив в платок, сказывали, яко «на показанье своим понесем, дабы им известно было, чем вы тамо в своих странах питаетеся», и сие предлагая: «Когда бы есмы хлеб яли, скоро бы есмы померли». Видел такожде во Александрии одного такова верблюда, дромедариус названого, на котором был приехал некий арап из Росета града: зело угоден скот к скорому пути, и возможно возложить на него седло, занеже токмо един имеет горб, а не два, как иные верблюды к ношению всяких вещей.

В последние числа септеврия месяца прожилось к смотрению достойных вещей тако во граде, яко и инде; понеже скорее ехать не могли, для судьяка, от наших четырех караблей, которые купно имели ехать, великаго числа денег истязующаго. Договорилися однакоже с ним наши купцы; но не мало дав, где ждалося ветра ради злопогоднаго даже (az) до девятого дне октоврия месяца, в который день на море пустилися.

Имеюще тогда карабль (саицыю, sagicya, названный), вошли есми во оный девятаго дне месяца октовриа в пятомнадесять часу, а шестагонадесят часа выехали из устья (portu); под вечер брег Барварии (Barbaryi) видеть было. Утрие же ничтоже земли не видели есмы, даже (az) по сем седмагонадесять числа тогоже месяца показалася рано. Тогоже дня из устья (portu) вышли были четыре карабли (nawy). Един наш француский, вящший, который прежде в Сикилии и по сем в Масилии быть имел; тот, понеже прежде неже потребно было из устья двиглся, подняв парусы, когда ветр между западом и севером веял (inter boream et septentrionem spiraret), который италиане по-грецку тремонтана (Graeco tramontana) называют, — на самом выезде wyi'sciu) мало о каменную гору, Кариофиль [966] названную (о skale Gariofil), не разбился, от которой уже едва десять лакот был, глас вправду и вопль людский аки тонущих слышать было; понеже господин того карабля в то время немоществовал, а те, которые на его место были, не столь бережны и радетельны были. Другий карабль называша Перасто, в котором аз ехать имел; но понеже его господин купил был иной и к нему искуснейших прибрал работников (zeglarze), а тамошнии зело много нагрузили, к сему нигде не имел ити, тогда иные не советовали во оный внити; на том занеже были богатии купцы, дарили капитана, что их из устья (portu) две турские катарги извлекли; тот вящший карабль волны (fortuna) занесли в Кипр. Третий был тогоже господина, который ко Венецыи плыл; тот такожде едина турская катарга тягнула. Четвертый наш карабль [967] француский, невеликий, который нанял есмь, ис котораго изыти мне было в Крите граде, понеже оттуду хотел есмь во Европу кораблями ехать, где бы мне возможно было нечто отдохнуть, (имущу) [968] а к тому, аще бы море для блиской зимы ехать не допустило. Постановил (postanowil) был с господином тогоже карабля, чтобы меня в устью (porcie), которое ныне называют Калолимиони (Kalolimioni), имел высадить (которое воспоминает святый Лука) [969] , частью для становища добраго, частью для того, что недалече было от Александрии; сверх того, въехать в Великое море (in Archipelagum), чтобы мене где высадил, понеже блиско была зима, не смел, и занеже такожде из Средоземнаго моря опасно было тамо въезжать. Что однакоже по сем все помешалося: убо октовриа 15 дне, в 22 часу буря великая воставши тыя четыре карабля, которые однем путем шли, разно разгнала; пачеже наш карабль [970] страшные ветры шатали, даже (az) о полунощи показался нам святый Герман (котораго тояже нощи шесть крат видети), тогда в то время преста буря. Во утрие же к вечеру такожде великий ветр во всю нощь страшным опасением нас страшил. Седмагоженадесять дне, мало пред [д]вадесять вторым часом, такая великая буря востала, уже никакой надежды не имели. Два убо противные ветры с собою сбилися, африкус и полунощный (Africus et Aquilo) [971] таков вихр [972] з дождем творили, что на едином месте крутили корабль, толкуще и накланяюще, даже (az) до самаго верху шоглы (masztu) касалися морския волны; где улехчили нечто, сиречь извергающе камение, занеже никакова у нас товару не было; но, силного ради вихра, мало что помогло, когда волны в корабль [973] вливалися и едва нас не потопили. А понеже нощь была зело темная, к тому гром и молния страшная была, однакоже увидели [корабелщики] остров (Маринар нарицаемый) [974] , с двемя верхами каменными, который когда увидели, чаяли, что уже на Великое море (in Archipelago) [975] въехали, где два островы пусты недалече един от другаго суть, названы от всех Дивонии (Dywonie). И тако понеже насилие конечное (gwalt ostatni) видели, а саицыя мала была, опустивше все парусы, в средину угодити хотели, чтобы для столь великой бури помоществовати могли, удержевающе корабль между двемя островы, где бы уже ветры тако вредити не могли. Егдаже уже недалече их быхом, собственным смотрением и Божиею благодатию един работник (zeglarz) сверху самые шоглы (понеже те молнии не преставали) увидел, яко токмо един есть остров, который, для двух кончатых каменей (dla dwu szpic), являлся сугуб, между которые имели есмы въехать; чесого ради, абие вси парусы спустивше, един токмо тако висящи о(т)ставили (который называют тринхетум trynchietum, чтобы тот остров минуть могли. Но егда карабль [976] нашь зелными волнами мало не утоплен был и от ветров разрушен, столь много дир имел, что беспрестанно воду изливати принуждены, — изъявлял нам господин (patron), яко уже надежды несть и погибнути всем не-в-долзе приидет. Чего ради начали есмы Господу Богу предаватися, и всяк о своей души мыслил, последняго часа ожидая. По сем (wtem) о полунощи светлость ('swiatlo's'c) святаго Германа увидели, абие ветр полунощный нечто утих, полуденный же силнее карабль [977] гнал, зачем оные каменные горы (skaly) минули. Седмократно в то время видели [978] святаго Германа, и, по всяком явлении, преставал полунощный (aquilo) ветр, по сем же утренняя заря являлася. А егда бысть день, увидели есмы, что то был остров, названный Касо [979] , Kasso (к которому прибыти желали) пуст, каменных высоких исполнен гор; и егда бы тамо пустилися быхом, безо всякого сумнения погибли быхом на каменех оных, в воде сокровенных. По сем осмагонадесять дне увидели остров Родос, но однакоже весь день и часть нощи зело страшные нас ветры метали, которые, егда святый Герман показался, утихли, и тако последняя часть нощи мирно [980] прейде. Во утрешний же день весь блудили между Родом (Rodem) и Карпатом (италиане его называют Скарпанто, Skarpanto) остров[ом] [981] б, на котором, якоже стихотворцы твердят (poetowie twierdza), что уродилась и воспитана была Минерва богиня. Но понеже господин (patron) карабля расположения места того несведом был, бояся, дабы корабль не разбился, приступити не дерзал, даже (az) в вечер тамошние жители на одной горе, в море идущей (na iednem promontorium albo na gorze idacey w morze), огни класти начаша [982] (тот убо есть обычай, яко егда видят блудящий карабль, кладут для карабелщиков (zeglarzow), дабы о безопасном месте и о добром пристанище (stanowisku) ведали, огни); которые увидевше, мало не всю нощь круг берегов ездили. В четвертом часу нощи востала буря страшна без дождя; показался святый Герман, и тогда ветр утих, и нощь добропогодная была.

А понеже некоторые твердят (twierdza), что тая светлость ('swiatlo), понеже имеет вину естественную (causam naturalem), и[с] которой идет, не указуется токмо в дождь, — того ради придал сице: без дождя указалося и была добрая погода. Октоврия в двадесятый день рано, приехали ко острову Малаго Устья, Malego Portu (прежде названо его Устье Агата, Portus Agata) [983] , которое великих караблей к пристанищу не припускает. Тамо вергнувши якори, учали карабль затыкати посконию (zgrzebiami) и смолити, понеже был зело избиен. Изъявляли карабелщики, что ащели бы в таковом вихре еще пребыли два часа, тогда бы конечно разрушился. И вышедше на брег, потребных запасов у греков купили, понеже в карабле цыплят волны морския потопили. И аще тот остров солтан турский держит, и турской породы капитан тамо от него поставлен, однакоже гречане, яко и во иных островах Великаго моря (Archipelagi) пашню брют и виноград осматривают (opatruia), а турки всяким запасом и кормом добре осмотрився (opatrzywszy), в крепостях сидят, никуды не исходят, боящеся греков [984] . А когда приходит время отдания дани, несколько каторг (galer) с янычары к тем островам приезжает, и дань выбирают. Видел есмь на том острове несколко малых городков в боку (wbok), к которым однакоже не приходят карабли, лишения ради пристани. Недалече нашего становища была (где) [985] деревня, нарицаемая Ляре (Lare).

Во утрие же рано, понеже полунощный (aquilo) ветр или паче греческий (Graeco) начал повевать, а защищения оттоле не имели есмы, и стягнувше якори, пустилися на море, надеющеся, яко уже в Крит остров приплыти мошно. Но ветр паки переменился чрез тот весь и вторый день, токмо окрест Кассо острова ездили даже до двадесять третьяго дне октовриа месяца. Рано приплыли есмы в Крит остров к горе Соломоновой, promontorium Solomonis (в древних временах названую гору Самниум, Samnium promontorium; и воспоминает ю святый Лука в Деяниях Апостолских); тамо на горе недалеко есть малая башня, где стража живет, морских ради разбойников. И как скоро кинули есмы якори, сказали нам, яко токмо одним днем прежде нас оттоле выехал оный карабль [986] , который был с нами вкупе из Александрии вышел а имел в Сикилию путь: так его такожде волны загнали были и ветры разбили; к сему же и господин карабля, который из Александрии болен выехал, на мори умре, и тамо его на брегу погребоша. Тот же карабль [987] приступив, занеже недалече был Сицыа (Sycya), град венецыйский, где пребывает правитель, возвести о моем прибытии, чего же ради и Антоний Бороцый (Baroci) купец у правителя (gubernatora) [988] был, который моего пришествия ожидал.

Понеже часто воспомянулося, что карабли [989] разрушен[н]ие (potluczone) мало ветром не изгибли, тому никтоже да [не] удивляется. Убо истинно есть, что карабли, чрез древность, или злое делание от ху[до]жника (rzemie'slnika) уготованныя, смело и обыкновено идуще, велми часто волны с вихром ударяют, и в то время люди в самом опастве бывают. Убо когда карабль на песку, или на некоей опоце водней разрушается, от ближняго брега подают помощь, и доски обнявшеся (i deski sie uiawszy), многия восплывают; но во глубине и среди моря разбився, уже несть надежды. Ащеже кто и к доске приимется, однакоже вихры и волны его от нея отрывают, его залиют, или аще от брега далече, тогда зимном (zimnem) и гладом погибнет.