Ко обеду приехали есмы во град Мессиане (Messyanie), к нощи же во Астуне граде. Той град на горе стоит в изрядном положению и зело прекрасный. Был тот град полския королевы именем Боны. Которая, едущи из Полши, когда въехала в оный [1130] , [то] под клеймами (pod iey herbami) на двух вратах писаны разные знаки радости, которые древности ради и с краскою погибают.

На однех вратех написано: «Боны Сфорции, арагонския королевы, Яна Галсации, князя Субрунскаго дщери, королевства ради Сарматцкаго и государствования над Скифы, над Доном и Днепром чрез многие лета правым чином от речи посполитой и странства обладаннаго во Астунии граде явно» [1131] .

На других вратех града с приезду написано над гербами сие слово: «Боны [1132] Сфорции, Сармацкой и Скифской окрест Дона королевы от последняго севера по летех тридесяти осмих возвратитися, закона и правды ради на град возвращенный назад Астунененский — народне» [1133] .

Двоестишие под гербами:

Марта десятаго дня приехали есмы во град Монополь (do Monopolim), первагонадесять дня в деревню Моли, к нощи же во град Бар, который был тояже вышереченныя королевы. Идеже было что к смотрению достойнаго, смотрили есмы, пачеже гроб святаго Николая, Мрскаго епископа, с котораго святых мощей манна течет (manna plynie); в костел Несвиский привез есмь нечто ея. Аще ни кому и не сказовался есмь, однакоже Жигмунта-Августа короля полскаго назывался дворянин, — показали мне тело королевы Боны, которое целое в ризнице великаго костела лежит в гробу черным, бархатом покрытом, непогребено; едина обаче часть [1135] верхния губы (wargi) попортилась. Посем арцибискуп доведался о мне, послал в гостинницу слуги свои, взывая мене в полаты своя. Но занеже вечеряющаго мя обрели, отрекохся (wymowilem sie), сверх того не сказался есмь быти той, которого мя быти глаголали, утрешняго ради выезда ранняго, занеже уже от владетеля (gubernatora) взял есмь проводники, которые мене проводити имели, тех из Леци возвратив.

Приехал есмь во град Малфе[р]ты, к нощи же в Барлету, прежде сего нарицали Канне или Канна (Cannae).

Зде уже от сего места ничего писать не буду, понеже во Италии и зде в сей стране многие от нас бывают, градов, крепостей положения все добре сведущии. Рано от Барлеты уехав пятьнадесять поприщ, преехали [1136] есмы мост на реке, Канна названной, по ней же отъинуду течет, где Ганнибал с римлян зело великую победу взял или отнес (odniosl). Были есмы от того поля, на котором бой был, десять верст на лево. Нощевали есмы посем в Каригиноли.

Оттуду до Фоггиа (Foggia) града, откуду дают рост (placa interesse) от короля ишпанскаго Анне, королеве полской.

Были есмы во граде святаго Северина, в нощь во граде Серагонзагове (in Sera, mie'scie Gonzagow).

Отсюдуже к Тервимов (do Terwimow), а на нощь в Гваст, где Абруциев [1137] , прежде Сантутес названныи, рубеж начинается [1138] .

Отсюду [1139] ко скале Цеке [1140] (ad fossam Caecam), а на нощь во Ортониум, тогда те были княжны Парманской Маргариты из Аустрыи.

Отсюду в Пишкарию (do Piscaryi) град, [где отпустил] онех двоих, коих из Бару имел есмь с собою, пачеже для того, что чаяли есмы в-подлинно где ни есть встретити некую роту бандытов, сиречь разбойников. Ибо они [1141] , аки те, которые злодеев хватают (нарицают их бариели деля кампания, barigeli della campagnia), ведали то добре, что подлинно бандиты [1142] побили бы их. Что везде творять. И зело добре тако случилося, понеже, разъярився на них, и нас бы было тоже не минуло, яко то там многажды приключается. В чем нас острегли. Яко убо подлинно с ними встречатися имели, занеже тамо наивящшее есть прибежище всем ворам, которые розбивают, и минуть их ни коими меры невозможно, морем — такожде, для непрестанных и силных ветров неудобно (якоже и была та зима толь ветренна, что все в том согласовали, яко от пятидесяти лет такой не бывало), — и отпустил есмь их. Ибо на мори Геркулейском (in freto Herculeo) вящши шестидесять караблей великих христианских погибло, и за оные шестьнадесять недель, которые прожил есмь в Кандии, на едином мори Егейским, тако турских, яко христианских великих караблей, болши двадесяти шести разбилося. И се егда надежду [1143] о пути морском погубил (stracil), в вечеру созвав всех моих людей, заповедал есмь прилежно, когда на нас бандиты нападут, чтобы во едину речь согласовали. Что нам наипаче помогло. Егда бы нас увидели разных в речах, или бы нас были абие побили, или великим числом денег принужден бы был во узилищи у них выкупитися, понеже тако обыкли творити, когда кого видять такова. Был такожде един италианин со мною, названный Александр Цезарини, бандит из Риму, который заехал был (zaiechal byl) с латином Урсыном в Кандию, где, побранився с некиим италианом, опасаяся его, назад возвращался на той же катарге, что и аз, и просил мене, чтоб при мне заехал (zaiechal), еже поволил ему, коня и запасу дал есмь. И того убо и всех иных возвавши, повелел есмь, чтоб тако глаголали: яко вси есмы товарыщи, господина между нами ни какова несть, служили есмы венецыяном в Корфу, где отстав, едем в Венецыю, оттуду всяк во свояси, потому что из разных земель иноземцы — немцы, поляки, литва. Денег ащели будут спрашивать, чтоб есмы показали, яко суть в сундуке, который с собою имели есмы; таити бо невозможно, понеже посем ищут, а сыскав убивают, егда кто утаит.

Рано выехали есмы ис Пи[ш]карии, послав прежде повара, чтобы нам завтрак в пятинадесяти верстах приготовил. Уехав пять верст великих от Пискарии, оставляя влеве крепость [1144] на горе, нарицаемой Монте-Сынвано князя Нуцерии (monte Sylvano duces Nucerae), есть речка, которою мочно на коне в брод проехать, Сала [или] Салина (Sala albo Salina) названа; на стрелбище из лука от нея гостинница каменная, также названа.

Приезжая к речке увидели есмы обонпол трех бандитов, которых удобно познати, ибо всяк из них имел пищаль (rusznice) долгую, а две краткие за поясом, или едину, книжал (puinal) долгий и нож некраткий (niekr'otki), а притом висит чрез его кожа боранья, аки сума, в которую влагает хлеб, сыр, соль и что к поживлению (do zywno'sci) с собою занести (zanie's'c) возможно. А понеже нас было шесть человек, повар бо отъехал, пять долгих пищалей имели есмы, взяв [1145] их, шли есмы чрез речку. Едва выехали из воды, увидели есмы иных трех, вмале за теми; обаче понеже нас было столкоже, благо себе обещевали или чаяли. Мимо ходя первых, поздравствовали нас, мы же их; возглянув за речку, увидели, и се близ десять человек объявилося, которые, знатно, что при пути в кустах сидели, ибо их не видели есмы, проходя онех трех последних. Чесоже на нас не ударили, тая, знатно, была причина, занеже гостинница зело блиска была, море пред нами вправе, влевеже поле широкое. И чаяли есмы, что или омедлили на нас ударить, или помешало им нечто, понеже и крепость, сиречь Лесные Горы Монты Сынвани (zamek montis Sylvani) токмо десять верст италианских (dwie mile Wloskie) был. Посем егда [1146] преходили есмы, отворив гостинницу, вящши пятидесять человек с долгими пищалми наряжеными (nalozonemi) напали на нас, всякому из нас несколко их пищали к боку прикладывали, и возвратили нас в ту же паки гостинницу. И понеже [1147] трех первых мимо ходя, пищали во влагалища (do olster) положили бы [ли], убо взяв оные, — взводы колеса поспущали (kola pospuszczali), и врата затворили, и с коней нам ссести велели, и весма (zgola) все оружие отняли. Застали есмы тамо близ двадесяти человек и неколиких (do dwudziestu osob i kilku), и повара моего, иже, ожидая мене, тамо был. Ибо кто токмо ис Пишкарии или до Пишкарии ехал, всякого задержали, того ради, чтоб нас не остерегали(ся) (nie ostrzegano); яко посем ведомость имели есмы, высмотрили нас еще в Гасто и в Ортоне, последиже в Пишкарии; знатно, что и прежде того везде за нами лазутчиков (szpiegi) имели. Абие убо вопрошали: откуду едем, и камо, и что за люди, аще господина между собою имеем? Посем о сребрениках (о pieniadze), на розно вопрошали, всякого из нас на сторону отведши. Однакоже во всем согласилися есмы. Се глаголали нам гласно: «Не утайте пенязей (pieniedzy), ибо аще утаите, убо то с вами сотворим, что и со иными творити обыклы». Посем и вторицею особно, четыре или пять окрест всякаго стояще вопрошали, ножи долгие к бокам притыкая и, колико всяк имеет сребреников, вопрошали. Впервых (naprzod) мой карванец (mieszek) взяли, в котором было шесть цекинов и мелких денег немного, [и] яко им карванец (mieszek) полюбился, отрезали оный от пояса. Осязали посем везде по боках (имел есмь на себе кумачный карабелный кафтанчик, bagazyowa marynatke [1148] , яко ис катарги исшел есмь в нем), обаче не все обрели, яко ниже речется. Нарочно имели есмы при себе нечто, чтоб знатно было, яко есмы товарыщи, и всяк о себе печется. Посем верглися на Аврама Дунина, которому тоболец (mieszek) с единонадесетию цекины урезали, и понеже на нем был кафтан лосин хлопчатою бумагою насланный (kabat losi bawelna bardzo natkany), всяк бандит (которых было с осмьдесят, ибо сошлися были, обаче оставив их з двадесять на стражи) имел в руках, осязая и обращая оный тако, яко и все пугвицы (knafliki) поотрывали, последиже срачицу на нем раздрали. Пришли посем к Георгию Косу, который, занеже денги мои выдавал, имел близь тридесяти цекинов, что им зело любо было; обыскав ево мало, не обрели при нем вящши. Пришли и ко Андрею Скорулскому, и взяли у него несколко цекинов с тоболцем (z mieszkiem), вящши не сыскав, отпустили его. Дондеже то от нас отбирали, порутчик того старейшины, который на горе сидел и не показался нам, отрок невеликий пришел к Александру италиянину, который, лукав сый, сребреники все несколкодесять или пятьдесять ефимков (szkutow) в натруску (w prochownice) вложил и имел ю на выи; и снял с него и возложил на свою выю. Италианин [1149] , понеже скорбно ему было, не могущи стерпети, пошептал ему на ухо, что все взял от мене сребренники. Вопросил его бандит [1150] : а где суть? Отвещал: в натруске (w prochownicy). Рече убо ему, дабы умолчал;

хощеши ли ты и товарищи [1151] твои живы быти. Того ради то заповедал, чтоб все себе взяти мог, к равному делению сребреников наших со иными пришед [1152] . Обаче за то ему так послужил, что и чемодана (tlomoka) его не взяли. Посем повелели сундучок отворити, где на верху обрели двесте цекинов; и абие оные щитали; и яко единого недоставало, паки хотели щитати, но, зане спешилися, оставили, там же и мелких денег двесте ефимков (szkutow) взяли. Посем еже обрели (якожь имел есмь ножи турские изрядно златом обделаны, камение драгие и некия вещи с самаго злата литые, изрядно и художно зделаны) все забрали. Многажды тот поручник на гору восходил: была бо лествица на конюшню к старейшине бандитов или воров, и нечто с собою разговаривалися. И зане с нами жестоко обходилися, ибо и шапки нам срывали и кавтаны почали сдирать, Александр италианин почал их Бога ради просити, чтоб его не убили. Аз ему тихо рекл, чтоб их о том не просил, тоя ради вины: яко ащели имеют волю нас убити, прошение ничтоже может, не имеют ли, такожде скоро нас побиют, егда узрят, что смерти боимся. И се он паки с сложенными руками [1153] начал просити. На что аз в глас отвещал есмь: туне их просити, ибо люди добрые христиане, понеже их нужда великая утесняет, должны брать, чтоб несколко вспомоглися; нас бо истинно не убивают, понеже им ни чим же должни есмы. Един же, который стерег мене, обнял мене за то и благодарил мене, [что] толь благо об них помышляю. И много нам пособило то. Егда бо уже един епанчу [с меня] снимал, той же его увещевал, дабы мя оставил, вменяя мене добрым человеком быти. В том скоро (Wtem) приступил поручник к моей натруске (prochownicy), но узре, яко щуруп или дилпа ('sr'obka) малая была, сквозь которую сребреники внити не могли, оставил ю при мне. Пришел такожде и вторый, которому полюбилися мои сотники (koronka albo pacierze), на поясу висяще, и конечно (koniecznie) велел мне отдати оные себе. Мне же их зело жаль было, понеже великое разрешение (wielkie odpusty) и благословение на тот путь Григорий Третийнадесять папа дал мне при них, чтоб везде со мною были на Святых Местах; просил есмь его, чтоб от мене их не брал. Обачеже взял был; но, осматривая, что оне были из индийской трости [нашел привязаную к ним мертвую голову, из] слоновой вырезаную, воззрев на ню, плюнул и вергнул, тако мню, ако смертный час воспомянул. Занеже нам все сребреники побрали, просили есмы, дабы нечто нам на пропитание оставили. И се, повелением старейшины, десять цекинов дал мне в руки, между [1154] которыми был един Валентина цесаря (numisma Valentini imperatoris), а тот некогда у меня в чемодан (w tlomoku) был ввержен, с иными старыми сребреники; ис чего знатно, что все смешали, которые ни брали от нас. Посем велели нам остроги (ostrogi) сымать и, привязав себе, седши на наши кони, отъехали. Имели своих коней [немного], от тех побраных, которых поимали были прежде нас; а которому коня не досталось то два их на однаго всели. Оставили нам худые две мулы и две клячи (szkapy) хромые, на которых вещи везли. Выезжая, поведали нам, смеяся, чтоб мы их ожидали, яко хотя[т] паки на нощь к нам возвратитися.