Шрифт:
— Тяни! — скомандовал он.
Захар легко вытащил раколовку. Пантелей подплыл к лодке, подтянулся на руках.
— А вы, Пантелей Афанасьевич, того, — уважительно заметил Захар. — Не робкого десятка… Конечно, я знаю: вы человек геройский, но все ж таки ночью лезть в воду в незнакомом месте — не всякий решится!..
Пантелей выкрутил трусы и стал одеваться. Первые капли дождя коснулись рук, лица. Это было похоже на легкие прикосновения холодных маленьких булавок.
Захар и Михаил натянули брезент. Все трое забрались под него. Здесь пахло тиной и рыбой, но было тепло, уютно. А дождь все припускал.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В Солодовке на общественном поле собрали первый урожай. Хороша была бахча в молодом колхозе.
Место для бахчи выбрали удачное — на пригорке, открытое, солнечное, хорошо продуваемое ветром. Одно неудобство — близко дорога. Сторожем на бахчу отрядили Мартына Путивцева.
Мартын сторожевал охотно. Соорудил вышку, сделал шалаш, взял с собой дворового пса Буяна.
Весь сентябрь подводами возили арбузы и дыни, а все вывезти не смогли. Набили ими подполы, сараи, а на поле, среди сухой ботвы, еще лежали собранные в кучи ажиновские арбузы с сахарно-сладкой сочной сердцевиной и отдельно дыни: зеленые огурцовки с медовой мякотью; скибастые — длинные, гладкие; шершавые — круглые, с потрескавшейся кожурой, сахарно-крупитчатые внутри.
Раз в день тетка Химка приносила Мартыну горячую еду: постный борщ, пшенную кашу с салом, пирожки с фасолью, с требухой, печеный кабак. Чем не жизнь? Мартын Путивцев сидел невылазно на бахче до покрова дня, а на покров раненько утром собрался и пошел в деревню.
На покров в Солодовку съезжались жители соседних сел. На престольный праздник из Ростова прибывал архиерей. На площади у церкви устраивалась ярмарка.
По пути Мартыну попадались принаряженные женщины, кое-кто из мужчин был уже под хмельком. Молодые приветствовали Мартына степенно, уважительно, сверстники еще издали кричали:
— С праздником тебя, Путивец!
Мартын свернул в проулок, к правлению колхоза. В тесной хате, где помещалось правление, было пусто. Один только Демьян с деловым видом корпел над бумагами, разложенными на столе. Лицо его было хмурым, в зубах потухшая цигарка.
— Здоров, брат! Ты и в праздник робышь? — спросил Мартын.
— Кому праздник, а кому маета одна…
— А чего ж маета? — простодушно поинтересовался Мартын.
— А того, что все это есть леригиозный дурман. З им надо бороться, а як? Шо ж мэни, поперек дороги ложиться, шоб архиерей не проихал?
— Хай йдэ, на шо вин тоби? Ховай лучше ци бумажки, та пидымо на площадь.
— А ты на кого бахчу покынул? — Демьян напустил на себя строгость.
— Та ни грэца тим гарбузам не зробиться за день. Буян посторожуе, а к ночи я прыйду…
— Цэ не дило, Мартын. Бачишь, народ на ярмарку брычками валэ. Гарбузы можут поворовать. Коли тоби так приспичило, нехай Химка день посыдэ.
— Заставишь ее черта лысого. Она з утра разрядилась в пух и прах. Семечек нажарила, торговать будэ. Пишлы заместо меня кого-нибудь.
— Кого? И шо скажут селяне: председатель брата своего ослобонил от працы в церковный праздник?
— Ну тоди иды и сам сторожуй. Ты — партейный, церковных праздников не признаешь…
— Хочешь мэнэ на посмишки выставить? Председатель, та будэ с берданкой на вышке стоять…
— А шо ж ты за шишка така на ровном мисте! — озлился Мартын. — Чи давно ты стал такым важным? Седня ты — председатель, а завтра тебя — геть, а я, твой брат, им и зостанусь.
— И на шо тоби здався цей престол? Чи ты в бога вируешь? — уже тоном ниже сказал Демьян.
— Вирую чи не вирую, а отцы и деды наши в цей день не робыли.
— Так то ж когда було, а зараз Совитска власть, — не сдавался Демьян.
— А шо вона, Совитска власть, придумала заместо старых праздников?
— Сегодня лекция будэ и кино…
— О! Кино! А ты хочешь, шоб я на бакши сидел? — уцепился Мартын за новый довод.
— Ну гарно. Иды вже, — согласился Демьян. — Тильки к ночи шоб був на бакши.
Несмотря на ранний час, на улицах деревни было уже людно. На молодых женщинах — яркие цветастые платки; парубки — в пиджаках нараспашку, чтобы видны были расписные рубахи; старушки — в темных юбках и кофтах; старики — в поддевках, в сапогах, густо смазанных дегтем; на головах у некоторых красовались новенькие фуражки с лакированными козырьками.
Разноцветные людские ручейки стекались к площади перед церковью.
Здесь на лотках и прямо на возах уже были разложены товары: белые шерстяные платки, шелковые полушалки, расшитые цветами, кофточки разных фасонов, бусы, мониста, ленты. На другой стороне базарной площади бойко шла торговля разной снедью. На прилавках в высоких глиняных глечиках стояло кислое молоко, покрытое желто-коричневой корочкой каймака; на бумаге были разложены куски матово-белого сала с розовыми прожилками; вкусно пахла чесноком домашняя свиная колбаса.