— Опять хлеб сегодня в магазин не привезли. Вот и пришлось мне повозиться.

И сняла с головы платок.

— Ну вот и развеселились… — улыбнулась она. — А то я думала, что вы дыму боитесь. У меня в доме редко кто долго бывает… От жары муторно многим становится. А я ничего, привыкла… Русская печь тепло держит долго. Хорошо мне с ней… Старше меня она, а хлебушек исправно выдает.

Она подливала мне из самовара чайку, и я пил его, не забывая про калачи. Воздух, пахнувший только что испеченным хлебом, приятно будоражил.

Матвеевна с улыбкой наблюдала, как я ел калачи.

— Цены нет… — громко шамкая, сказал я.

Тепло вкусно испеченного теста поднимало настроение.

— Этот калач, который вы едите, называется тертым… — сказала она и пояснила: — Прежде чем его вылепить, я тесто больше часа тру. Руки устанут, поясница заломит, но зато уж калач получается как огонь горяч и в еде легок. — И тут же как-то торопливо и настороженно Матвеевна посмотрела на чан с тестом. Нюхнув раз-другой воздух, сказала: — Порядочек, тесто покудова не занимается. Видно, показалось мне… — и продолжила: — Калач из отмятого и оттертого теста самым лучшим считается. Он во рту точно снежок тает, а если в чай или в молоко его окунешь, он крепость свою держит и никогда не рассыпается, так что есть его одно удовольствие… Я в молодости, бывало, за один раз по пять тертых калачей съедала. А вот обварной калач совсем другой, один или два съешь его, не более. Внешне он, если его на праздник какой-нибудь испечь, очень красив, животик у него, как у нашего поселкового попика, толстый и крутой, а ручки и губки как у девки негуленой, махонькие и упругие. Тесто, чтобы его получить, нужно делать крутым. Раньше в народе одним отварным калачом целый взвод солдат кормили. В чае он так быстро разбухает, что и в рот не влезает. В дальнюю дорогу его тоже брать нежелательно, чуть подчерствеет он, так тут же и рассыпается. Зато эти калачи почему-то туляки любят. Максимыч, например, сам родом из-под Тулы, так он может целый месяц ими питаться. А еще он любит простые калачи, так называемые смесной и крупитчатый. Смесной калач очень легко печется, смешал пшеничную и ржаную муку, два яичных белка добавил, и вот он готов, однодневным он еще зовется. А крупитчатый раньше только барыни и купчики ели. Его приготовляют из белой пшеничной муки тонкого помола и едят с молоком или с медом. Раньше, когда у нас с мукой были перебои, я пекла муромский калач, это тот же самый тертый, но только на отрубях. Он хоть и пахучим получается, но груб, раньше его косари и солдаты любили, он жажду утолял и желудок надолго сытым делал…

Вздохнув, Михайловна посмотрела на свои гладкие белые руки. Чуть шевельнула пальцами, и они нервно задрожали. Быстро прижала одну ладошку другой и сказала:

— Хлебная работа дело не барское. Чтобы тесто послушным стало, потрудиться надо и свое настроеньице ему передать. Или, как говорилось у нас на Руси: «Не терт, не мят, не будет калач» или «Хочешь есть калачи, не сиди на печи…» — Глянув на печь, она засмеялась. — А как чудно у нас, доктор, на праздники бывает. Калачи в охотку под музыку едятся. Откуснув калач, заиграет гармонист лихие страдания. А кто-нибудь из баб как запоет:

Я заплачу, зарыдаю,

Отдай, мамка, с кем страдаю.

Стол у меня в эти дни самый богатый. Чего я только людям по их просьбе не испеку: и узорных булочек, и ватрушек, и караваев, а у тертых калачей животики подрумяню, маком их обсыплю, в горячий малиновый сироп обмакну, и они засияют, словно живые… Приезжайте, доктор, к нам на Рождество, я вам такой колобок испеку, пальчики оближете.

Я обещаю Михайловне приехать. И она верит мне.

— Ой, люди бегут… — глянув в окошко, произнесла она и, поправив косынку на голове, отряхнулась.

Дверь ее не была заперта, и поэтому она легко открылась. В комнату поочередно стали заходить старухи и старики и прочий трудовой люд. И все они с благодарностью принимали из рук свежеиспеченный хлеб и пахучие узорные калачи.

— А это кто у тебя?.. — взяв хлеб и указывая на меня, спросил Михайловну высокий мужик.

Фуфайка его была вся засалена, а потрескавшиеся пальцы дрожали.

— Это доктор к нам приехал… — тихо ответила Матвеевна.

— А я думал, депутат… — вздохнул он и приметливым взором окинул меня. — И надолго вы к нам?

— На две недельки… — ответил я.

Переложив хлеб в сумочку, он сказал:

— Михайловна вас не обидит… — и попросил ее: — Ты ему пирожочков с тыквой, какие ты всем нам на май печешь, сваргань, а заодно бараночек порумянее. Завтра я муки три мешка привезу.

— Раз велено, испеку… — живо ответила Михайловна, передавая хлеб очередной женщине.

Вскоре народ, забрав почти весь хлеб, ушел, и мы с Матвеевной остались одни.

— Выходит, эта ваша печь весь поселок хлебом снабжает? — удивленно спросил я.

— Да… — тихо ответила она, присаживаясь рядом.

Руки ее, пахнущие хлебом и покрытые мукой, вздрогнули. Взяв кусочек калача со стола, она нежно куснула его.

— Я на пенсии. Делать мне нечего. Вот и пеку хлеб. Особенно в распутицу, когда из района хлеб не доходит. Там уже знают про меня и особо про свои доставки не переживают.

— И давно вы хлеб так печете?

— Да как на пенсию ушла, так и пеку…

— А когда распутица кончается, тоже хлеб печете?

— Пеку, но поменьше. Зато к празднику, чтобы людей обрадовать и настроеньице им придать, я какие-нибудь необыкновенные медовые булочки испеку или калачи-петушки с красным гребешком. В магазине такие никогда не купите. А у меня пожалуйста, их хоть пруд пруди. Мукой и дрожжами меня колхоз снабжает, ну а масло для противней сама покупаю. Хлеб печь мне страсть как нравится. Да и какие другие дела у меня могут быть, кроме пекарских. Сын в тюрьме, а я, чтобы вину с него снять, хлеб людям пеку. Почти всю жизнь прожила с этой печкой. Посмотрели бы вы в прошлый год, как она обветшала, но, слава Богу, все обошлось. Наши сельчане, только я попросила, сразу же ее отремонтировали. И теперь она залихватски пыхает. Тяга удивительная. Даже у двери слышно, как воздух шуршит. А дровяной жар так трещит, словно кто в ладони хлопает. Дрова какие я захочу, такие мне и подбирают. Вася-тракторист, который вами сегодня интересовался, на тележке их привозит и сам разгружает. На другой день скотники мне их переколют, в поленницы сложат, и печь, можно сказать, на весь год едой обеспечена.