Женщина на перроне, лет тридцати, в состоянии гипервентиляции. Когда Тибо прибыл, она уже начала успокаиваться. Люди сгрудились вокруг нее, смотрели с любопытством, вставали на цыпочки. Толпа не желала упустить зрелища. Тибо и дежурный по станции вдвоем проводили женщину в служебное помещение, где Тибо дал ей успокоительное. Женщина задышала нормально, ее руки расцепились. Задерживаться Тибо не мог: его припаркованная машина перекрывала выезд другим авто. Дежурный заверил его, что проводит женщину до такси, как только она полностью придет в себя.

На светофоре Тибо оглядывается вокруг. Эти люди, которые спешат куда-то, толпой вываливаются из метро, перебегают дорогу, стоят в очереди перед автоматами по продаже билетов, курят у подножия зданий или у входа в кафе. Эти люди, которых невозможно сосчитать, подхваченные потоком и скоростью, не подозревающие, что за ними наблюдают, видные издалека, сразу из-за поворота, бесконечное количество неповторимых индивидуальностей, в целом недоступное для его понимания. Сквозь лобовое стекло Тибо разглядывает женщин, их легкие наряды, которые они только начали носить, воздушные платья, короткие юбки, тонкие чулки. А порой и вовсе голые ноги. Их манеру держать сумку, за ручки или через плечо, их манеру идти, не замечая никого вокруг, или с рассеянным взглядом ждать автобус.

Внезапно Тибо вспоминает девочку, которая появилась в его лицее в последний год перед выпуском. На своей парте он вырезал ее имя. Она была из Кана. А может, из Алансона. Сейчас он думает об этой девочке, о ее тонких волосах, высоких сапогах и мальчишеских замашках. Это странно, думать сейчас о той девочке. Он был в нее влюблен. В ее отражение в глазах других. Они ни разу не разговаривали. У них были разные компании. Думать об этой девочке спустя двадцать лет… Сказать себе: это было двадцать лет назад, а затем сосчитать до двадцати пяти. Это было двадцать пять лет назад. В то время на его левой руке еще были все пять пальцев.

Это было двадцать пять лет назад. Слова кажутся опечаткой, дурной шуткой. Разве можно произнести: «Это было двадцать пять лет назад» и не упасть при этом со стула?

Он расстался с Лилей. Он это сделал. Так обычно говорят, когда совершают что-то героическое, о неком достижении.

Однако любовная рана состоит из недоговоренностей, одиночества, сожалений, и все это накапливается годами, превращаясь в постоянную боль. Постоянную и неопределенную.

Любовная рана не обещает ничего – ни потом, ни когда-нибудь.

Его жизнь разбилась на части. Издали кажется, что она по-прежнему сохраняет единство и имеет цель, ее можно обрисовать словами, описать каждый день, выбрать любой час или неделю, отследить его перемещения. Не составит труда узнать его адрес, привычки, с которыми он пытается бороться, дни, когда он закупается в супермаркете, вечера, когда он не может делать ничего другого, кроме как слушать музыку. Но вблизи его жизнь затуманивается, распадается на фрагменты, и часть деталей теряется.

Вблизи он всего лишь человечек в игрушечном автомобиле, цепляющийся руками за руль; маленькая пластиковая фигурка, утратившая мечту.

Глава 11

Дежурный по станции сообщил, что врач скоро будет. Слева уже доносился грохот нового состава, и Матильда не стала ждать. Она и так сильно опаздывала. Она оставила женщину сидеть на скамейке, препоручив ее заботам других. Та, казалось, немного расслабилась, но все еще не могла подняться. Женщина сказала «спасибо», и Матильда направилась к вагону. Не без усилий протиснувшись внутрь, она наконец опустилась на откидное сиденье. Все складывалось удачно. Она сошла на станции «Насьон», прокладывая себе дорогу сквозь возбужденную толпу, и свернула в переход, ведущий к линии 1. Движение как будто нормализовалось. Следующего поезда Матильда ждала меньше минуты, а затем сошла на станции «Лионский вокзал».

Теперь Матильда направляется к RER. Она не смотрит на часы. Она наизусть знает все коридоры, лестницы, короткие переходы – паутину подземного мира, вытканную в недрах города. Чтобы пересесть на линию D, Матильда, как и последние восемь лет, углубляется в длинную галерею, проходящую под станцией, где ежедневно сталкиваются тысячи человек: две колонны муравьев, несущиеся волной по гладким плитам, скоростное шоссе в двух направлениях, режим которого необходимо соблюдать. Тела соприкасаются, расходятся, порой сталкиваются, как в странном танце. Здесь происходит незаметный обмен между тем, что внутри, и тем, что снаружи, между городом и его окрестностями. Здесь все торопятся, спешат, всем надо на работу, мадам.

Раньше Матильда присоединялась к самому стремительному потоку – левому, и вышагивала в нем уверенно и победительно. Раньше любая задержка в движении ее раздражала, и она проклинала медлительных. А сегодня она сама одна из них, она чувствует, что не в состоянии выдерживать этот ритм, она отстает, ей не хватает энергии. Она уступает.

На другом конце галереи, рядом с эскалаторами, расположены турникеты – вход в RER. Достаешь свой билет или проездной – и оказываешься в пограничной зоне. На этой ничьей земле, расположенной еще ниже, можно купить газету или круассан и выпить, не присаживаясь, чашечку кофе.