– Можно?.. Или уже поздно?.. – чуть смущенно улыбается. Видимо, пришла, чтобы поблагодарить за первый урок дочери?

– Конечно, конечно… – Он включил свет в жилой комнате и кивнул в сторону колченогого столика собственного изготовления, покрытого клеенкой, края которой завернулись в трубки. – А я уже собирался…

Она поставила поднос на столик и выключила свет.

– Я отвезу, – коротко ответила она и села, глядя снизу вверх на старого учителя. Нет, она пришла с какой-то просьбой. Все равно.

Боже, нет ничего прекраснее женского лица в сумраке вечера. У кого же в прошлые века была картина с изображением юной красавицы, половина лица которой едва угадывается, а левое ушко, золотистые волосы на ярком свету… Он машинально поставил рядом с подносом два стакана, открыл старую жестяную коробку с недавно купленным печеньем. Растерянно взял в руки бутылку вина (бордо), а штопора-то нет. Штопор дома, в городе. Придется проталкивать внутрь пробку.

– Карандашом или вилкой, – пробормотал Валентин Петрович. – Но это так неэстетично, тем более когда в гостях такая дама.

– Да ну, ерунда! – улыбнулась Татьяна. – Я сейчас охранников позову.

– Она достала сотовый телефончик из кармана ветровки. – Хотя… открывайте чем угодно. Видеть их не могу. С автоматами… – И когда он разлил вино по стаканам, поднялась: – Ваше здоровье, Валентин Петрович.

– Да что вы, сидите!..

Глотнув вина, они стоя смотрели друг на друга. Он ждал, когда она скажет ему о своей заботе. Но гостья молчала, видимо, подбирала слова. И хотя ей уже за тридцать, на гладком лице ни морщиночки: конечно, макияж, уход за кожей, спокойная жизнь…

Сейчас Татьяна напомнила Валентину Петровичу недавнего подростка, школьницу… и еще – одновременно – свою дочь, которая вот же полчаса назад сидела здесь, внимая старому учителю. Какая великая тайна – похожесть детей на родителей, особенно у женщин. А ведь Углев не забыл, как Танечка подошла к нему на выпускном бале, пригласив на танец, и, вскинув отроческие глаза, задев коленками его колени, пролепетала:

– Если вы сейчас позовете меня… хоть на край света, я пойду… – Она, конечно же, прекрасно знала, что Углев к той поре уже был женат. Но вот такое жертвенное, наверное, движение души.

Углев в ответ на ее слова мягко улыбнулся.

– Девочка моя. Может быть, в другой жизни… – Он попытался все свести к шутке. – Станем бабочками или рыбками…

– Не хочу рыбками!.. – нелепо разявив рот, зарыдала девчонка у него на груди. И только тогда он понял, что она для смелости крепко выпила. Гремела музыка, было полутемно, и хорошо, что никто на них не смотрел. У девочки случилась истерика, Углев, улыбаясь направо-налево, отвел ее в свой кабинет, налил воды. А она плакала, терла личико ладонями и, как бы не соглашаясь, мотала головой, стала вдруг грязная, размазала помаду и тушь с ресниц.

– А с Люсей-то дружили!..

– О чем это вы?! – строго попытался ее одернуть Углев. Вот и воистину, делай добро.

– Дружили, дружили, она сама рассказывала.

– Перестаньте! Она просто жила у нас…

– Эта девочка, Люся Соколова, сбежала из дому, потому что ее постоянно бил пьяный отец. Молодая мачеха, тоже, кстати, Людмила, ненамного старше Люси, не вмешивалась в дебоши мужа, угрюмого и сильного, как лошадь, человека. Он работал в механических мастерских. Углев с женой пригласили Люсю пожить у них, пока с

Михаилом Игнатьевичем Соколовым разберется милиция. Помнится, на день рождения купил девочке цветок – и она расплакалась от счастья.

А затем с чего-то вдруг возомнила, что Валентин Петрович в нее тайно влюблен, стала дерзить Марии, отказывалась пить и есть. К счастью, ее отца уняли и девочку вернули домой. Но отныне Люся в школе едва ли не каждый день, выдумав любой повод, подходила к директору школы и, подняв на него фиалковые очи, начинала читать стихи – она поняла своим крохотным сердцем, что это верное средство помучить взрослого мужчину.

О, вопль женщин всех времен…

Мой милый, что тебе я сделала?!

Нашла же где-то томик Цветаевой – в те годы о Цветаевой в провинции еще мало кто знал. Но девочка, надо сказать, неглупая, впечатлительная. Только вот беда: и окончив школу, она несколько раз при людях подходила к Углеву, что-то бормотала, изображая особенную связь с ним. Потом куда-то наконец исчезла, Эмма Дулова, кажется, видела ее с неким военным на мотоцикле. Разумеется, и Эмма, и другие коллеги ни на минуту не поверили, что Валентин Петрович может иметь адюльтер с несовершеннолетней девчонкой. Но разговоры были… Сам виноват: когда она жила в его квартире, то цветочек бедной девочке подарит, то стихи перепишет ей в тетрадь, а то просто рассеянно заглядится в ее бездонные глаза отроковицы.