– Все привезено из Москвы, господа, заказано в ресторане “Прага”… – объяснял, обходя гостей, сын Игоря. Как всегда, он был в черной рубашке, на рукаве закрученная свастика – знак РНЕ.

Вон оно как! Хотя… что мальчик сделал дурного? Отец попросил помочь в развлечении – он помогает. Учится приемам боя – сейчас это полезно. Ты главного о нем не знаешь – что он думает о жизни, о любви, о женщинах, о смерти. Попробуй с ним поговорить.

– Андрей… – Углев мягко улыбнулся. – Не думаете поступать куда-нибудь? Отец ваш сказал, что со спортом не получилось… может быть, вы бы пошли на физику или занялись экономическими дисциплинами?

– Там будет видно, – холодно ответил парень и прошел мимо старика, как мимо пустого места.

Н-да, недружелюбие так и сквозит из богатых малышей, если это, конечно, не поза, благоприобретенная у телевизорного экрана. Кто знает, может быть, в глубине души он робкий и нежный человек. Но кто и как проникнет за его защитную кору? Наверное, лишь любовь это может, девочка, красота? Но что-то не видать в компании русских самураев юных дев… это опасно… Надо будет непременно с ним поговорить.

– И сыр у нас классный, – дергаясь в красном гробу, кричал Игорь.
–

И тарталетки, и угорь, и черная икра.. Ешьте, вспоминайте меня!..

Почему никто не плачет? В древнем Риме плакали!

И к нему немедленно подошла женщина с серым лицом, с распущенными волосами. Она давно стояла поблизости, готовая к тому, чтобы зарыдать, да ей не давали сигнала.

– На кого ты нас покинул?.. – зарыдала она. – Как же мы без тебя жить будем?.. Бесценный наш, милый…

Татьяна повернулась и пошла прочь, к “феррари”, мотор взвыл, и машина полетела вверх, в город…

Кто-то бубнил, объяснял Углеву (ага, все тот же священник):

– Хотел прямо в церкви чтобы отпели… ну, на это мы пойти не можем… это было бы богохульство… – и, потянувшись к уху Валентина

Петровича, доверительно шепнул: – Обиделся на нашего владыку, надеялся на орден… А меня вы не помните, я в девяносто седьмом кончал?

– Конечно, помню, – ответил Углев. Он вспомнил: Сима Попкин, над его фамилией издевались, ученик был средний, жалкий.

Подбежал Калачевский, он был возбужден, сверкая глазами, смотрел на свою жену, как читает она Петрония:

– Все-таки красавица, а? Вот она – актриса! Ей бы в театре работать!

Углев с мягкой привычной улыбкой кивнул. У Калачевских до сих пор не было детей, и трудно сказать, Эмма ли все откладывала возможность родить ребенка, или здесь было виновато чье-то нездоровье. В последние годы Калачевский резко постарел, лицо словно кошка оцарапала, глаза к вечеру красноватые. Учитель он неплохой, ростом высок – детям нравится, но то ли провинциальная скука его сломала, и он втайне пьет, то ли его вправду точит некая болезнь…

– Валентин Петрович, – вдруг негромко обратился к директору школы молча стоявший рядом Чалоев. – Хотел с вами на два слова.

– Слушаю вас.

Чалоев повернулся спиной к Калачевскому, к столу. Он, кстати, здесь не пил и не ел ничего, как и Углев.

– Я, Валентин Петрович, как говорится, внедрился, работать уже не мешают. Основываю благотворительную фирму. Не пойдете к нам одним из учредителей? Вы будете нам иногда помогать своими советами. А вообще, это больше представительская деятельность. Клянусь близкими, все в рамках закона. Будете получать… ну, раз в десять больше, чем в школе. Но вашей работе в школе наша совместная работа никак не помешает.

Валентин Петрович долго смотрел в его желтое лицо. Чем-то все же

Чалоев отличается от шумной здешней братии. Прямым жестким взглядом, может быть. Эти-то больше ухмыляются. И все равно, стоит ли идти к нему, даже на пустяковую должность с хорошей зарплатой?

– А чем вы занимаетесь? Ну, чтобы я знал.

– В общем, торговля. А в частности… – человек с Кавказа помедлил.
–

Медицина.

“Медицина? Не наркотики ли? На днях представитель УВД области рассказывал по телевидению, как резко увеличился приток героина и гашиша из южных областей России. Но почему ты думаешь, что к этому непременно причастен Чалоев? С другой стороны, жил я без их денег, проживу и дальше. Увязнешь – ногу не вытащишь, как из ведра с дегтем”.

И, улыбнувшись, Углев ответил:

– Боюсь, не получится.

– Да? Напрасно, – процедил Чалоев. – Я бы вас уберег.

– Уберег? – удивился Углев. – От кого?

– От всех, – ответил Чалоев и картинно отвернулся.

– Всем раздать свечи! – кричал Игорь из гроба, снова ложась с подожженной свечкой и с улыбкой глядя из гроба в небо.

Священник поднял высоко желтое пластмассовое ведерко со свечками и стал раздавать. Замигали, заиграли стрелками пламени зажигалки, народ разобрал горящие свечки. Взял, ухмыльнувшись, и Чалоев. Взял и, сам не понимая, зачем это делает, Углев. Толпа на минуту показалась совершенно серьезной. Может, вправду задумались о бренности жизни?