— Ну что ж, коротко и ясно. Хотя опять же и эта Хмельницкого задевает. Уж кто-кто, а он-то государю самый что ни на есть неприятель.

— На всех не угодишь, Василий Михайлович.

— Ну-ка, братцы, давайте повторим всё. Никита, начинай.

Тяпкин заставил повторить статьи раз десять. А что было делать в тёмной яме? Хоть это, да занятие. В конце концов доповторялись до того, что уже каждый знал наизусть все статьи договора.

— Ничего, — заключил Тяпкин, — это даже лучше. Выйдем на свет, сядет Семён к бумаге и мигом накропает весь договор, никого не спрашивая.

Договор был сочинён. Но вот выбраться наверх, на свободу оказалось не так просто. В три горла кричали они сторожу, никто не отзывался. Наконец явился долгожданный.

— Чего орёте? — спросил сверху.

— Договор готов, скажи хану.

— Чтоб хан меня высек. К нему мне нельзя и близко подходить.

— Ну тогда ближнему человеку.

— Кому?

Не хотелось Тяпкину Ахмет-агу называть, а пришлось, больше никого они не знали из ближних людей хана. Сторож воротился примерно через час.

— Ахмет-ага сказал: пусть сидят.

— Да сколько ж можно? — возмутился Тяпкин.

— Он сказал: пока не поумнеют.

— Чёрт подери! — выругался по-русски Тяпкин, но тут же перешёл на татарский: — Скажи Ахмет-аге, что, мол, они уже поумнели.

— Хорошо, скажу.

Сторож ушёл и уж больше в тот день не воротился. Зато сверху заточникам опять прилетела лепёшка и никого на этот раз не зацепила. Кто-то, наперекор приказу хана: держать их на воде, пытался подкормить несчастных.

— Выйду. Найду нашего благодетеля, — говорил Тяпкин, — озолочу.

— Не найдёшь ты его, Василий Михайлович, — говорил Зотов.

— Это почему же?

— Потому что он затаён. Ему нельзя объявляться, хан может велеть насмерть засечь.

— Пожалуй, ты прав, Никита Моисеевич. Лучше уж об этих лепёшках помалкивать, а то и нам и ему худо будет. Не могу простить промашку себе. Как это я, старый дурак, Ахмет-агу без подарков оставил. Думаешь, зря он так сторожу сказал: пока не поумнеют, — распекал сам себя Тяпкин. — Поумнел я, Ахметушка, поумнел.

Сторож явился где-то через сутки.

— Ну, ты сказал Ахмет-аге? — допытывался Тяпкин.

— Сказал.

— Как сказал, повтори.

— Я сказал: они уже поумнели.

— Молодец. А он что?

— А он сказал: это хорошо.

— И всё?

— И всё.

— Чёрт подери! — рявкнул опять Тяпкин на родном и тут же перешёл на умеренный местный: — Скажи Ахмет-аге, договор готов. Понимаешь, го-тов. В нём учтены все пожелания хана. И вот тебе за это!.. — Тяпкин вынул из кармана монету и запустил её вверх. — Поймал?

— Поймал, — отвечал сторож, и сразу услужливо: — Всё исполню, господин.

— Давно бы так, — проворчал Тяпкин по-русски; вероятно, сие относилось к нему самому, а не к сторожу.

И действительно, всё пошло как надо. Сторож явился с верёвочной лестницей, бросил конец её в яму.

— Вылезайте, Ахмет-ага разрешил, сказал, хан ждёт вас.

— Я первый, — поспешил Тяпкин. — Первым летел сюда и первым пойду отсюда.

Никто не возражал, а Семён даже и хихикнул, что нисколько не обидело Василия Михайловича, а даже подвигло на шутливый тон:

— Эх-ма-а, в тюрьме — не дома-а, — и полез наверх.

Хан встретил освобождённых из ямы вполне доброжелательно.

— Все здоровы ли?

— Все здоровы, ханское величество, — бодро отвечал Тяпкин.

— Ну где ж ваш договор?

— Здесь, — шлёпнул Тяпкин себя по голове. — Читать?

— Читай, — улыбнулся Мурад-Гирей.

Тяпкин без запинки, обстоятельно и чётко «прочёл» договор. Во время «чтения» хан поощрительно кивал головой, а когда Тяпкин кончил, сказал удовлетворённо:

— Ну вот, это другое дело. Видишь, господин Тяпкин, сколь полезной оказалась яма. Будь вы на воле, разве б вы так преуспели в составлении договора.

— Разумеется, нет, ваше ханское величество, — легко согласился Тяпкин. — Яма оказалась весьма полезной.

— Значит, не обижаетесь на меня?

— Нет. Разве за науку обижаются.

Мурад-Гирей рассмеялся добродушно:

— Ну что ж, договор у тебя в голове, но, наверное, не совсем удобно было бы посылать к султану твою голову. А?