— Спала?

— Конечно! Спустились с деревьев и ушли.

— Куда?

— На материк! — сначала не глядя, махнул он рукой.

Потом сам посмотрел туда, где должен находиться материковый, боровой берег. Его не было видно, по карте напрямую — километра три разливов и плюс затопленные верховые болота с чахлой сосной. Всего около пяти — даже в гидрокостюме и со свежими силами не одолеть. Кедровник в два раза ближе.

— Что же я поплыла через старицу? Вот дура, на щепке...

— Почему Галицын оставил вас без лодки?

— У нас была лодка, — призналась амазонка, — резиновая... Но её не накачали, и она утонула. Никто не знал, что так быстро зальёт остров. Ночью проснулись — плаваем...

— Самого утоплю, гада, — не сдержался Стас.

Она не поняла, о ком речь, и продолжала:

— Нет, мы думали, в какую сторону мне плыть. И решили, что легче к лагерю и короче. Если вода спала, они ушли, конечно. Держаться — руки затекали. Мы привязывались, боялись заснуть. А берёзки тонкие: выше залезешь — гнутся.

Он не прерывал амазонку: уж лучше пусть выговорится, чем бьётся в истерике.

На втором круге он проехал ещё ближе к соре и, отвлёкшись, налетел на топляк. Мотор рыкнул и хоть не заглох, но лодка потеряла ход — сорвал шпонку на гребном винте. Запасные в лодке были, но пока Рассохин менял, парусящий на ветру «Прогресс» прибило к соре.

И тут Стас увидел то, что больше всего боялся увидеть, — округлившуюся спину человека в замусоренной воде. Синяя куртка из плащовки, руки разбросаны в стороны...

Вытаскивать утопленницу на глазах у амазонки было нельзя. Всё равно не поможешь: часом раньше, часом позже — покойному уже всё равно.

Рассохин запустил мотор и погнал к острову напрямую.

— Ты куда? — запоздало спохватилась она. — Надо ехать за ними!

— Поеду! — на ходу крикнул Рассохин. — Сейчас ты — лишний груз!

— Почему лишний?!

— Все же в лодку не влезут! Лучше возьму одного человека.

— А, ну да! — она вроде бы даже обрадовалась от его уверенности. — Я посижу на берегу. Буду встречать!

— Ты пойдёшь в землянку! Затопишь печь. Женщин обсушить надо! И только попробуй высунуться!

Она повиновалась, а Стас с ужасом думал, как потом объясниться с ней, как сказать, что живых нет? Но отмёл, отверг эти мысли. Сейчас надо было думать, куда свозить выловленные тела утонувших, чтобы амазонка их ни в коем случае не обнаружила.

И, удивляясь своему хладнокровию, придумал: топить на дно у берега. Тем более вода ещё ледяная, сохранней будут.

Рассохин высадил её на острове возле прыгающего от радости пса и, не глуша двигатель, отчалил. Напрямую было не так и далеко до берёз с «белыми флагами», амазонка шла зигзагами, обходя глубокие места в низинах и пойменные озёра. Ветер всё же изорвал плотную ткань низкого неба, в прогалах засветились бирюзовые сполохи, однако тучи уплотнились и почернели — жди снежных зарядов. Вода разливов окрасилась в соответствующие холодные цвета, лишь редкими жёлтыми языками, словно свечи, горели вершинки затопленных цветущих верб. И показалось, все звуки — ветер, шуршанье воды под форштевнем и рёв мотора — сливаются в один скорбный голос церковного хора. Стас был далёк от веры, заглядывал в храмы разве что из любопытства и по случаю, но тут непроизвольно взмолился, причём вслух, громко, и не к богу — к реке:

— Оставь их живыми! Спаси хоть кого-нибудь!

И замолк, чувствуя, что кричит от отчаяния и слабости, а молитва ещё больше отнимает силы, выпускает из него воздух, как из баллона, накачанного до звона.

Каждый год Карагач требовал жертв. Слышно было: там рыбак утонул, там шишкарь или лесосплавщик, даже ясашных вылавливали. Но чтобы вот так, в один раз до сорока человек сгинуло!.. Он стиснул зубы, вобрал голову в плечи и словно изготовился к драке, к кулачному поединку. Когда впереди замелькали белые тряпки на согнутых берёзках, всё равно навернулись слёзы. Он убедил себя — от встречного северного ветра.

Не сбавляя скорости, Рассохин обогнул затопленный остров и погнал к соре, выискивая место, где видел плавающее тело. Перед колючим щетинистым наносом резко сбросил обороты, и обогнавшая лодку волна всколыхнула, зашевелила мусор. Брезентовое затопленное полотнище он нашёл сразу и определил: точно — сорванная и забитая в сору палатка, вон и стальное колечко с верёвкой. Доставать не стал, выключил двигатель и взялся за вёсла, подгребая к синеющему пятну. Других подобных пятен вроде не видно, хотя среди плавающей сухой травы и хвороста разглядеть утопленника было сложно. Только раз содрогнулась душа, показалось — женская голова с размётанными плавающими волосами, однако в следующий миг разглядел сорванную половодьем болотную кочку с сухой осокой. И уже зелёная щетинка свежей пробивается.

Он подчалил к соре и стал подтягивать веслом чуть вздутую синюю куртку. Сразу ощутилось её грузное содержимое, но только у самого борта лодки различил: да это же мешок! С чем-то тяжёлым, пухлым, но самый обыкновенный мешок! Рывком задёрнул в дюральку, распустил шнур — резиновая лодка, большая, четырёхместная, и разобранные вёсла выпирают, вовсе не похожие на руки. Воображение дорисовало!

Облегчения не наступило, почему-то лишь задрожали пальцы и заныло в пояснице. Он встал на носовую площадку и, осматривая наносы, набил трубку. Табак был влажноватый от рук, спички тушил ветер, и всё-таки прикурил кое-как. И не увидел, а почувствовал, что мохнатая, грязно-серая сора пуста, что нет здесь ни живых, ни мёртвых — только лёгкий, плавучий мусор, снесённый с поймы. Ворохнулась призрачная надежда: может, и впрямь ушли?! Отыскали гриву, косу, где мелко и, не дожидаясь, когда окончательно затопит, двинули, куда выведет брод?