Мы рядом... и земля лежит у ног...

Зеленая - весеннего каления,

На звезды глядя, я в твои колени

Уткнулся головою, как щенок...

А кто-то рад, ушел он беды...

Купил автомобиль, построил дачу,

Живет себе...

А у меня - ЕСТЬ ТЫ!!!

Я теперь без вас - никто и ничто, а с вами... Алина, я не прошу отвечать мне, давай я с Игорьком все утрясу, потом будем говорить.

Утром мы с Быковым в Армавир - полетим самолетом до Ростова, а там машиной, нашлись следы нашего Лигара, он Воронцов Игорь Михайлович... вот отчество-то и внушает надежду, - он кратенько рассказал что узнал.

Рано утром, стараясь никого не разбудить, пошел сделать себе кофе и несказанно удивился, застав там Алину.

– Что ты так рано? Мальчик как спал?

– С ним же любимая Мурка, даже не пискнул, хотя в больнице по ночам ворочался, как бы что-то искал. Теперь-то понимаю - кошки не хватало.

Уже на выходе Алина окликнула его:

– Миш!

– Да?

Она подошла к нему и поцеловала.

Тонков обалдел...

– Алин...?

– Счастливо и возвращайся к нам со щитом, как говорится!

– Спасибо, солнышко!
– он смотрел на неё таким благодарным взглядом...
– ладно, я побёг!

Встретивший их в Армавире крупный, медвежьего вида майор представился:

– Панов Сергей Петрович - однокашник Вадима. По вашему вопросу: Воронцова пока в сознании, если вы не сильно устали, поедем сразу к ней, врачи прогнозируют скорый конец, день-два.

Тонков, казалось, повидавший много чего, увидев Игорёшкину мамашку ужаснулся: двадцатипятилетняя по документам, она выглядела как пятидесятилетняя... высохшая, с испитым лицом, вся желтая, еле передвигающаяся... Однако, вспомнив, что она готовила своему малышку, жалость просто улетучилась.

Панов деловито завел её в пустой кабинет, и через пятнадцать минут у Мишки была бумага подписанная Ириной подтверждающая, что Тонков Михаил Александрович действительно является отцом её сына -Воронцова Игоря. Мамашка, безразличная ко всему, что касалось её сына, которого и не вспоминала все эти годы, поглядев на Тонкова, пожала плечами:

– Может и он, не помню, сколько их было, ну раз Миша, значит он и есть. Денег дашь?
– выстрелила она вопросом.

– Зачем тебе деньги в больнице?
– вопросил Панов.

– А нажраться в последний раз, знаешь, майор, как хочется, а то все таблетки, уколы.
– Она скривилась.

– Выйдешь из больницы - деньги будут у Ольги Ивановны.

– Этой старой суке всё?

– Ирина, поскромнее себя веди.

– А чего мне теперь, Петрович? Не верю я, что выживу. А ты, - посмотрела на Тонкова, - похоже, и впрямь этого ненужного пацана пожалел? Ну, пусть растет, раз жив.

Помолчала, а потом с какой-то горечью выдала:

– Про меня не говори ему, не надо! Не вышло из меня ни матери, ни жены, для него же лучше - сгинула я и сгинула. Ты его, я вижу, не обидишь. Эх, вернуть бы все назад, да поздно пить Боржоми. Все, идите, тетке скажи, майор, деньги пусть прибережет для меня.

У Мишки осталось двойственное чувство от вида мамашки: брезгливость и жалость. К двадцати пяти годам полностью сжечь себя...

Панов не стал долго раздумывать:

– Так, Алексаныч. Куем железо пока горячо - двигаем к тетке.

Ольга Ивановна, несмотря на перенесенный четыре года назад инсульт и плохое зрение - очки напоминали лупу, в свои сорок восемь выглядела моложе племянницы.