Шрифт:
Эта песня — чистая классика интеллигентского жанра «а’ля блатная песня». Она пользовалась настолько огромной популярностью, что имя ее автора долгие годы не существовало в исполнительском сознании, как бы оторвалось и затерялось в народных толщах.
Вместе с тем автор у нее был и даже, слава богу, есть: это Юз Алешковский (р. 1929), уроженец Красноярска на востоке России и житель штата Коннектикут на востоке США. Память у него прекрасная, она сохранила не только год, но и месяц написания песни: июль 1959 года.
Вот ее текст в авторизованной версии из 11 куплетов — на персональном сайте автора [501] :
Товарищ Сталин, вы большой ученый — в языкознанье знаете вы толк, а я простой советский заключенный, и мне товарищ — серый брянский волк. За что сижу, поистине не знаю, но прокуроры, видимо, правы, сижу я нынче в Туруханском крае, где при царе бывали в ссылке вы. В чужих грехах мы с ходу сознавались, этапом шли навстречу злой судьбе, но верили вам так, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе. И вот сижу я в Туруханском крае, здесь конвоиры, словно псы, грубы, я это все, конечно, понимаю как обостренье классовой борьбы. То дождь, то снег, то мошкара над нами, а мы в тайге с утра и до утра, вот здесь из искры разводили пламя — спасибо вам, я греюсь у костра. Вам тяжелей, вы обо всех на свете заботитесь в ночной тоскливый час, шагаете в кремлевском кабинете, дымите трубкой, не смыкая глаз [502] . И мы нелегкий крест несем задаром морозом дымным и в тоске дождей, мы, как деревья, валимся на нары, не ведая бессонницы вождей. Вы снитесь нам, когда в партийной кепке и в кителе идете на парад… Мы рубим лес по-сталински, а щепки — а щепки во все стороны летят. Вчера мы хоронили двух марксистов, тела одели ярким кумачом, один из них был правым уклонистом, другой, как оказалось, ни при чем. Он перед тем, как навсегда скончаться, вам завещал последние слова — велел в евонном деле разобраться и тихо вскрикнул: «Сталин — голова!» Дымите тыщу лет, товарищ Сталин! И пусть в тайге придется сдохнуть мне, я верю: будет чугуна и стали на душу населения вполне.501
См.:Авторская версия в «Новом мире» содержит несколько несущественных отличий (Алешковский Ю. «Не унывай, зимой дадут свидание…» / Новый мир. 1988. № 12. С. 121–122). В другой печатной версии у песни есть заглавие («Песня о Сталине») и даже эпиграф: «На просторах родины чудесной / Закаляясь в битвах и труде, / Мы сложили радостную песню / О великом друге и вожде. В. Лебедев-Кумач».
502
Эта строфа также не входит в авторский канон.
Песня длиннющая и очень неровная, но лучшие строфы и впрямь веселы и хороши. Так что запоминалась она легко и пелась широко — буквально всеми слоями и стратами населенья, наверное, и в КГБ тоже.
И вдруг с песней приключилось нечто совершенно необычайное: на какое-то время она действительно оторвалась от автора, улетела «в народ» и вернулась с приращением одного — неавторского — куплета.
Произошло это не сразу, но в конце 1962 года — по крайней мере в это время новация докатилась до Надежды Яковлевны Мандельштам. Очевидно, что через Александра Гладкова, 22 декабря 1962 года записавшего в дневник:
«Получил письмо от Н. Я. Мандельштам [503] . Благодарит за посланный ей „День поэзии“, бранит сборник, негодует за вымарки из „Стансов“ О. Э., радуется посланному ей куплету песни про то, как „Фартовый парень Оська Мандельштам читает зека стихи Петрарки у костра“ (из известного „Письма зека товарищу Сталину“, текст которого растет на глазах)» [504] .
Понятно, что эти фольклорные «наращения» к песне Алешковского могли возникнуть только после «эренбурговских костров» в январской книжке «Нового мира» за 1961 год.
503
Письмо это, увы, не разыскано.
504
РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 102. Л. 92.
Сама же песня, но в особенности ее новый куплет сильно позабавили и порадовали Н. Я.: еще бы — она не забыла, как в видах барышей от кандидатской степени она и сама вступила в точности на ту же стезю, что и «товарищ Сталин» — на стезю языкознания. В общем-то из-за него, а не из-за Ахмановой с Левковской ей пришлось переделывать диссертацию, поскольку названные дамы, а также некоторые господа, нападая в ее лице на ее научного руководителя (Жирмунского), в качестве дубинок и палиц размахивали недостаточной — в свете указаний товарища Сталина — «демарризацией» ее диссертации.
Этот двенадцатый куплет позабавил и порадовал ее настолько, что она тут же поделилась им сразу с несколькими корреспондентами.
6 января 1963 года из Пскова она написала Н. Е. Штемпель:
Прислали мне строчки лагерной песенки (товарищ Сталин, вы большой ученый, в языкознаньи вы познали толк, а я простой советский заключенный, и мне товарищ серый брянский волк). Ее широко сейчас поют. И в ней новая строфа:
В Москве открыли ваш музей подарков, Сам Исаковский пишет песни вам, А нам читает у костра Петрарку Фартовый парень — Оська Мандельштам. [505]505
См.:Авторская версия в «Новом мире» содержит несколько несущественных отличий (Алешковский Ю. «Не унывай, зимой дадут свидание…» / Новый мир. 1988. № 12. С. 121–122). В другой печатной версии у песни есть заглавие («Песня о Сталине») и даже эпиграф: «На просторах родины чудесной / Закаляясь в битвах и труде, / Мы сложили радостную песню / О великом друге и вожде».
В те же, по-видимому, дни Н. Я. сообщила эту важную новость и Л. Я. Гинзбург:
Знаете песенку:
Товарищ Сталин, вы большой ученый, Во всех науках вы познали толк, А я простой советский заключенный, И мне товарищ серый брянский волк [506] . Ее поют с новой строфой: В Москве открыли ваш музей подарков, Сам Исаковский пишет песни вам, А нам читает у костра Петрарку Фартовый парень Оська Мандельштам.Это идет перед:
Вчера мы хоронили двух марксистов. Автор песни — Юз Алешковский. [507]506
Новый мир. 1961. № 1. С.144.
507
Из письма Н. Я. Л. Я. Гинзбург (см.: Письма Надежды Яковлевны Мандельштам к Лидии Яковлевне Гинзбург / Подг. текста Н. К. Цендровской (при участии А. Г. Меца), коммент. Л. Я. Гинзбург // Звезда. 1998. № 10. С.149. В публикации — под № 54, без даты).
Сама же строфа вписалась и мгновенно прилепилась к песне. И с тех пор всегда она исполнялась во все 12 куплетов, а если кто-то куплет-другой и опускал — по причине ли забывчивости, или сознательно отбрасывая самые неинтересные строфы, — то никогда в отброшенное не попадал припарковавшийся куплет из народа.
Но не все так ему радовались, как Н. Я. Искренне огорчался куплету-чужаку сам автор песни, Юз Алешковский, разглядевший в этом уникальном случае не проявление витальности своего произведения, а одно лишь покушение на чистоту даже не своих авторских прав, а авторского самолюбия. Мол, под моим именем — какие-то не мои, какие-то кукушкины строчки: да никогда!..