– С дороги!
– оттолкнул его Фрикко, подобрал секиру и кинулся к следующей твари, рубя и круша хитиновые конечности. Гюнтер свалился с лошади и лишь мычал, на карачках отползая под кусты, где и свалился кулем. Рядом, в зарослях крапивы, притаился Карл.

Фрикко оглянулся - увиденное заставило его лоб покрыться испариной. Сразу с десяток тварей с угрожающим хлопаньем страшных челюстей, сложив гигантские клешни перед собой и мерно покачиваясь из стороны в сторону, постепенно сужали круг. Длинные усики их при этом шевелились, глаза прожигали злобой.

Это был конец.

Когда еще одна тварь рухнула, наконец, под секирой аббата, остальные начали окружать людей еще быстрее. Гюнтер и Карл молились богу и просили мгновенной смерти. Кто-то из них громко плакал. Лошади уже не ржали, они кричали от ужаса на одной ноте. Скрежет тварей и размеренные угрожающие звуки лишь добавляли страху. От этого шума хотелось умереть. Ветер разносил над дорогой вонь разорванных потрохов. Трава стала красной.

Мими застыла, позабыв о кукле. Вдруг судорога прошла по ее телу. Вторая. Глаза закатились, она обмякла. Тут же пальцы ее зашевелились в странном ритме. Со стороны казалось, будто девочка играет на арфе. Мими выпрямилась, глаза ее широко распахнулись и полыхнули алым. Она вытянулась во весь рост еще больше и внезапно зашипела, низко-низко.

И тут мертвая тварь поднялась, нелепо растопырив конечности. Словно разучилась двигаться правильно. Щелкая жевелами, принялась крутить головой в разные стороны. Глаза ее засветились.

В первый миг никто ничего не понял. Даже Фрикко растерялся и чуть не пропустил удал клешней другой, живой, твари. В последний момент, однако, удар отбить успел. Тварь рухнула, извиваясь и корчась в конвульсиях. Чтобы через мгновение встать. Ее глаза также сверкнули.

Это был словно кошмарный сон: убитые твари, сверкая глазами, синхронно развернулись и поперли на живых. Обойдя и не тронув ни Гюнтера, ни Карла, одна из них пропорола своего живого сородича, а вторая одним махом откусила ему голову. Безголовый труп твари тут же встал и присоединился к остальным мертвецам. Дальше началось несусветное: твари бились насмерть, пожирали друг друга, умирали. Чтобы затем подняться с пылающими глазами и продолжить убивать своих же. Людей они в упор не замечали. Лошадей тоже.

Самоистребление продолжалось недолго. Когда пала последняя тварь, мертвые застыли, покачиваясь и шевеля длинными усиками. Живые же сгрудились в стороне и лишь наблюдали за этой картиной.

И тут Фрикко обнаружил причину - с огненно-алыми глазами Мими мерно раскачивалась из стороны в сторону, шипя что-то себе под нос.

– Вот так дела!
– пробормотал себе под нос аббат, - а я все думал...

Вдруг глаза Мими закатились и она рухнула. В тот же миг все дохлые твари одновременно повалились на землю.

Дорогу накрыла тишина. Чтобы затем взорваться воплями радости.

Пока Гюнтер и Карл, охая и яростно расчесывая крапивные волдыри, приходили в себя, Фрикко оглянулся - осла нигде не было.

– Пумпер! Морда! Выходи!
– крикнул он, вглядываясь в заросли. Откуда-то издалека послышался ослиный рев.

Фрикко выругался. Cмачно. Он подробно упомянул всю родословную Пумперникеля, включая даже предположительную прабабушку, которая, по мнению святого отца, могла быть только козой. Безусловно, для лица духовного звания брань недопустима, но как же тут удержаться, когда ветки так больно хлещут по лицу, норовя выбить глаз. Успевай уворачиваться. Толстые корни того и гляди переломают ноги. А деревья растут столь плотно, что лишь чудом удается проскочить. Изрядно поплутав в зарослях, покачивающийся от усталости аббат наконец-то выскочил на полянку.

И тут Фрикко выругался снова. Пока он там погибал в битве с тварями, эта скотина Пумпер вовсю объедался лопухами. Высказав свое возмущение тумаками и бранью, аббат хотел потянуть Пумпера назад, но тут ветхая веревка лопнула, и осел, задрав хвост, с довольным ревом ломанулся изо всех ног в заросли орешника. Такой поворот в планы аббата совершенно не входил, и он погнался за вредной скотиной. Не пройдя и двух шагов, Фрикко выскочил на просеку и вздрогнул. Над сплошным земляничным ковром стоял низкий гул от жужжания мух. Поляну окутала смерть. Утыканные стрелами черноволосые мужчины, зверски убитые смуглолицые женщины, изрубленные дети, изувеченные чьей-то жестокой рукой старики. Опрокинутые кибитки, поломанная упряжь, изорванные шатры. Цыганский табор был мертв.

У обугленного кострища, рядом с опрокинутым казаном, валялась игрушечная лошадка с оторванной ногой.

Фрикко вздохнул и перекрестился.

– Эй! Есть кто живой?
– на всякий случай прокричал он, впрочем, не ожидая отклика.

Ответом была тишина. Живых в таборе не осталось. Лишь один Пумпер старательно продолжал объедать куст чертополоха.

– Что бы здесь не произошло, - пробормотал аббат, стараясь проскочить страшное место быстрее, - меня это больше не касается.

Вернувшись назад, аббат сильно пожалел, что впопыхах забыл секиру.

У холмика, где нашел последний приют незадачливый Бешта, читал заупокойную молитву утколицый, а Карл торопливо вытаскивал осиновый кол из груди висельника, испуганно косясь на неподвижную Мими.

Карие глаза аббата опасно прищурились: ухватив какую-то палку, Фрикко стал подбираться к Карлу. Воспользовавшись моментом, Пумпер вернулся к прерванной трапезе, а Фрикко с силой опустил палку на голову послушника - тот тяжело грохнулся наземь. На звук обернулся Гюнтер:

– Ты что делаешь?!
– подхватился он, брызгая слюной.
– Безбожник!